Черный поток

22
18
20
22
24
26
28
30

– Верно!

Чигаркин неодобрительно смотрел на напарника. Он недвусмысленно показывал всем своим видом, что недоволен его методами. Но тому было плевать. В конце концов, дело ведь шло, диктофон исправно записывал разговорившегося подозреваемого.

– Была б моя воля, – продолжал разливаться Республиканский, блестя глазами (похоже, этот спектакль доставлял ему самому неподдельное удовольствие), – я бы поучил уму-разуму всех сволочей, которых нынче развелось просто видимо-невидимо.

– И не говорите. Куда ни плюнь – попадешь в мразоту.

– Особенно если баба…

– Да уж. Эти умеют достать до самых печенок.

– А потом быстренько находят себе другого…

– …с атлетической фигурой и при деньгах, – писклявым голосом и кривя губы, произнес Ларин. Похоже, цитировал что-то прочитанное в соцсетях или на каком-то из сайтов знакомств. – И хорошо, если хватает порядочности честно признаться, а то ведь рога наставит и ходит довольная… Сука. И свалит, когда все у тебя оттяпает.

– Такой самое место на рельсах. Каренина сама прыгнула, но тут и помочь не грех. Чтоб другим неповадно было. Только помочь некому.

– Я бы уж помог, если бы мне такой случай представился. Так помог – кишок бы не собрала.

– Как я вас понимаю, Александр Семенович. Вот как в Железнодорожном – правильно? На рельсы шлюху, и разговор короткий. Нечего от мужа гулять. Верно?

– Верно!

Республиканский встал, театрально выпил стакан воды и вышел из кабинета, прихватив со стола диктофон. Полученной записи вполне хватит, чтобы задержать подозреваемого на сорок восемь часов – Следственный комитет подпишет постановление как миленький. А за это время с ним можно будет хорошенько поработать. У всезнающих господ москвичей такого результата нет и в помине. Так что придется оценить его старания, умение и вообще. Не только у вас соображалка работает.

Глава 16

Одиночество меня не пугает. Ха-ха. Думали запереть меня, загнать в угол? Не смешите. Впрочем, что еще могут придумать серые людишки? Это им – пустышкам без фантазии и устремлений – наедине с собой страшно. Для них карцер – пытка, испытание, наказание. А для меня… О, для меня нет ничего лучше, чем возможность побыть один на один со своими мыслями, рассмотреть их со всех сторон, упорядочить, разложить по полочкам. Я не простенькая кантовская вещь в себе, я хочу и могу быть феноменом. Тем, кто не постигается умом, а может быть прочувствован только сердцем, душой. Тем, кто наполняет и наполняется творчеством. Внемлите мне, рабы божии… Нет, просто рабы. Своей ограниченности и невежества. Аз есмь феномен! Мой мир внутри, а не вовне, поэтому меня невозможно ограничить.

Заприте целый мир, и что? Разве от этого он перестанет быть миром? Я, как галактика, плыву по просторам вселенной. Только я сам могу ограничить себя, только я сам создаю для себя рамки. А уж точно не общество, примитивные законы и серые людишки, которые эти самые законы якобы исполняют. Я неподвластен вам, идиоты! Я – Творец!

Да заточите меня хоть в единственной комнате на вершине железной башни посреди необитаемого острова! Ха! Но и тогда вам не удастся ограничить мою свободу. Хотелось бы, конечно, чтоб в моем карцере были книги… Но это не так уж важно на самом деле. Мелочь. Те произведения, которые прошли сквозь века и пребывают в вечности, и так всегда со мной. Пусть не дословно, но духом, эмоцией.

Они питают мой источник вдохновения, дают мне силы, расширяют мой космос. Я помню их все. И тем отраднее, что еще столько чудесных произведений не познано. Впереди еще столько открытий. Но даже если вы запрете меня в четырех стенах навсегда и отберете возможность черпать из источника мудрости гениев, я не расстроюсь.

«…Не будь дураком! Будь тем, чем другие не были.

Не выходи из комнаты! То есть дай волю мебели, слейся лицом с обоями. Запрись и забаррикадируйся шкафом от хроноса, космоса, эроса, расы, вируса».