И Анисья Федотовна удалилась.
Полинька была в страшной тревоге; она долго плакала, поминутно смотрела на часы, а разливая чай, так была рассеянна, что лакеи, стоявшие в буфете, помирали со смеху.
Окончив чай, Полинька вышла в сени и долго ждала Анисью Федотовну, которая, наконец, явилась с салопом и шляпкой.
— Ну, вот! скорее, чтоб не увидали, — сказала она. — Не забудьте! на Козьем болоте, в доме мещанки Пряженцовой.
— Хорошо, хорошо! — сбегая с лестницы, отвечала Полинька.
Она взяла извозчика и поехала. Дорога была продолжительная; наконец они въехали на Козье болото — огромную мрачную площадь, среди которой местами блестели едва заметные точки — отражение огней, светившихся в окнах жалких домиков, окружавших площадь.
Полинька с трудом нашла дом мещанки Пряженцовой. Ее встретила какая-то старуха и грубо спросила:
— К кому пришла? кого надо?
— Я от Анисьи Федотовны, — отвечала робко Полинька.
— А, а! к больному? кажись, перестал стонать… кто он таков — прах его знает, толку от него не добьешься!
— Пустите меня скорее, — перебила Полинька словоохотливую старуху.
— Погоди, сейчас! надо, его спросить.
— О, нет! не говорите, что я пришла: скажите, что Анисья Федотовна.
— Это зачем! ишь ты какая! ну, да пойдем, пойдем; чай, ничего не услышит и не увидит.
И старуха повела Полиньку через темные сени. Она раскрыла двери в небольшую комнату, тоже темную, и начала кашлять так страшно, что Полинька сдивилась, откуда вдруг у ней появился кашель.
— Фу ты, проклятый! чуть не задушил! — бормотала старуха.
В другой комнате послышался стон. Старуха усмехнулась:
— Ну, опять затянул свою песню! вот так и день и ночь все напевает! Маленько темно, да, ишь ты, глазам больно!
Полинька не слушала больше старуху; она прильнула к двери и старалась заглянуть в соседнюю комнату, слабо освещенную.
Комната была чиста, но бедно убрана; на лежанке — свеча, заставленная большой книгой; в углу — кровать, на которой слабо стонал умирающий.