Гость не отвечал. Он внимательно оглядывал детей, больную женщину, слегка приподнявшуюся посмотреть вошедшего, и, наконец, остановил долгий взгляд на бледном лице башмачника.
Лицо гостя слегка передернулось, и он произнес нетвердым голосом:
— Карл Иваныч! неужели?..
Башмачник вздрогнул и попятился, дико вглядываясь в гостя.
— Неужели вы не узнали меня?
Башмачник радостно вскрикнул и кинулся к гостю, который принялся обнимать его. Они с жаром поцеловались, жали друг другу руки. Башмачник не знал, куда девать ребенка, повторяя:
— Ах, гер Каютин! гер Каютин!
Не скоро образумился башмачник, обрадованный неожиданным появлением Каютина, которого считал уже погибшим.
— Ах, да как же вы переменились! как загорели! какой молодец стали! — говорил он, с любовью оглядывая Каютина, которому черная борода и смуглый цвет кожи придавали красоту мужественную, и строгую.
— Пойдемте, пойдемте!
Он увел его в другую комнату, столько же мрачную и с такою же обстановкой.
— Садитесь, садитесь? Вы хотите знать…
Карл Иваныч побледнел, вздрогнул и, сжав руку Каютина, тихо произнес:
— Я все сделал, что мог… Она…
Голос у него замер. Он быстро отвернулся.
— Верю, верю вам, благородный Карл Иваныч! — печально сказал Каютин, положив ему руку на плечо. — Она одна во всем виновата!
— Не сердитесь на нее! — умоляющим голосом воскликнул башмачник.
Каютин язвительно усмехнулся.
— Я сержусь, — сказал он, — только не на нее… Я обвиняю самого себя! можно ли быть столько глупым, чтоб поверить словам ветреной…
— Зачем ее бранить! — с упреком возразил башмачник. — Вы ее сами бросили; а где мне, бедному мастеровому, был о защищать ее, когда тут богачи?.. А если б я мог, уж верно… Ведь я сам ее любил не меньше вашего!