— Взял: вот он!
И Каютин подкинул кисет, висевший на пуговице его пальто.
— Все ли взяли! не забыли ли чего? — спросила Надежда Сергеевна.
— Кажется, все! — отвечал Каютин.
— Прощайте! — вдруг закричал Доможиров, высунув свою голову в белом колпаке из форточки. — Поздно едете; засиделись, пора, пора!
— Да, пора, прощайте!
Каютин протянул руку Полиньке и, пожав ее, тихо сказал:
— Полинька, дай мне еще раз поцеловать тебя…
— Ах, как можно — на улице!
И она отскочила от телеги, опасаясь, чтоб Каютин не исполнил своего желания.
— Ну, пошел! — гаркнул Доможиров из окна.
Ямщик ударил кнутом, и телега покатилась. Все это сделалось так неожиданно, что все закричали: «стой!», а Каютин упал и барахтался в сене. Доможиров хохотал, как сумасшедший. Из окон соседних домов повысунулись головы и с любопытством смотрели… Полинька и Карл Иваныч побежали за телегой, крича: «стой, стой!» Телега остановилась, и Каютин, весь в сене, снова сидел на чемодане. Его опять все окружили и начали по-прежнему прощаться.
— Ну, Полинька, не плачь; давай смеяться, а то я все буду думать, что я тебя в слезах оставил, — говорил Каютин, перевесившись из телеги и отрывая ее руки от лица.
— Ну, хорошо, я не буду! — И Полинька вытерла слезы и, обмахиваясь платком, улыбалась.
— Прощайте, Карл Иваныч, не забудьте, о чем я вас просил.
— Все помню, все…
— Прощайте, Надежда Сергеевна! прощайте, Ольга Александровна! дети, прощайте! Ну, пошел! — скомандовал Каютин ямщику и отчаянным голосом закричал: — Полинька, прощай!
Стук телеги заглушил его крик. Полинька побежала было за телегой, но силы ее оставили; она тоскливо глядела на Каютина, который повернувшись к ним, махал платком и что-то кричал. Пыль, сливаясь, застилала его; стук становился все тише и тише и, наконец, смолк. Полинька все еще глядела и махала платком; но когда телега превратилась в едва заметную точку, Полинька кинулась на плечо Надежды Сергеевны и горько заплакала. Никакие утешения не могли остановить ее тоскливых рыданий. Наплакавшись, она пошла домой в сопровождении своих гостей. Печальна была их беседа; какой бы разговор ни начинали они, все не клеилось; наконец Надежда Сергеевна собралась домой и уговаривала Полиньку итти к ней ночевать, но Полинька отказалась: ей хотелось плакать на свободе. Оставшись одна, она кинулась на диван и дала волю своим слезам, ночь провела она без сна и все плакала. Карл Иваныч также не спал: он сидел под своим окном, с глазами, неподвижно устремленными на одну точку, и лицо его то покрывалось смертной бледностью, то вспыхивало. Он отчаянно жал свою голову в руках, иногда тихо начинал свою обычную песню; но слезы мешали ему, и, склонив голову на окно, он громко рыдал. Стало рассветать; утренний воздух освежил его бледное лицо; он запер окно и скрылся. Солнце ярко светило в комнату Полиньки, а она еще спала; проснувшись она осмотрела свою комнату, будто припоминая что-то, потом подошла к окну, подняла стору, но вдруг быстро опустила ее, увидев на окне квартиры Каютина билет: «Отдается комната с отоплением». Полинька небрежно оделась — не так, как прежде! — взяла свою работу с окна и села к нему спиной. Она стала шить, но слезы мешали ей… и, облокотясь на стол, Полинька тихо плакала.
Часть вторая
Глава I