Колокол

Дома высокие, многоэтажные, давно надвигались на них с города, съедая по гектару леса за год. После поднялись жители, и рубить перестали, но нашли их пустырь; кто-то выкупил землю – значит, кто-то продал. Ланге и не знал, что эта земля была чья-то; для него всё, что ни есть, – божья земля.

Найдя укромное место возле двух покосившихся надгробий, они остановили тележку. Та заскрипела, наклонилась набок, тело вывалилось и шлёпнулось на траву лицом вниз.

Земля была податливая, мягкая, словно сама природа помогала спрятать им улики. Падре с Марией работали лопатами, Жоэль смотрел в пустоту, будто видел что в глубине леса, – он всегда так смотрел туда, куда не посмотрят другие.

«Что он там видит?» – думала Мария, облокотившись на черенок; руки её устали и разболелись от плеч до запястий.

Жоэль, ещё недавно так осмысленно колотивший этого негодяя, так яростно крича, сейчас бессмысленно смотрел сквозь неё. Опять он её не видит. Бедное дитя… И хоть и был этот ребёнок высок и статен, видела она в нём лишь мальчишку лет десяти.

– Если тело найдут, – сказала Мария, воткнув лопату в мягкую землю, – я не выдам Жоэля, скажу, что сама…

– Не смей, – одернул её Ланге, – и не думай об этом.

Он уже решил, что, в случае чего, сядет сам. Хотя кто будет искать этого типа… наёмников никто не ищет.

Хорошо пахла земля; не было в этом месте ни тревоги, ни страха. «Успокоились все», – думал Ланге.

– Как здесь мирно, отец, – сказала Мария.

– Потому что кладбище старое, нет здесь уже ни горя, ни страха, и никого нет. Даже тех, кто помнил усопших, давно забрала к себе смерть.

Вдали громыхало волнистое небо, словно катало огромные бочки. Над лесом кружили, кучкуясь, птицы, большая стая чёрных ворон; вмиг заглушили они все звуки – и ветер, и грохот сгустившихся туч, и шелест сплетённых меж собою ветвей.

– Ненасытные птицы, – смотрел на них падре, – давно для них не было здесь добычи…

Чёрные точки опускались всё ниже, кружились, садясь на костлявые ветви, облепили деревья, смотрели на них.

Не думал никогда Ланге, что придётся ему вот так хоронить человека; хотя разве это человек… Падре всадил лопату в землю. Вырыли они не глубоко – Мария ослабла, да и у падре уже не осталось сил. Отец Ланге приподнял тяжёлое тело за грузные окаменевшие плечи, Мария взялась за ноги – так и скатили в яму; тележку свалили туда же. Покойник лежал в земле с открытым в посмертной гримасе ртом.

– Это что же, вся земля ему в рот попадёт? – спросила Мария.

– Нехорошо, – протянул падре.

Он стащил с покойника ботинки, снял носки, перевязал один с другим и подвязал ими челюсть. В кармане своей рясы нашёл платок, стряхнул его, расправил и накрыл им лицо покойного.

Могилу засыпали землёй. Дождь накрапывал мелкими каплями, после крупнее – и полил. Он будто смывал всё – и кровь на траве, и следы от тележки, что вели бороздой от кладбища к дому, и их всех очистил – Марию, падре и даже Жоэля; тот, казалось, и не заметил дождя. Вдруг что-то треснуло, громыхнуло над ними; Мария вздрогнула, падре бросил на землю лопаты.

– Не стойте под деревом, убьёт! – крикнул он.