Колокол

Я обернулся.

Никого нет.

– Я не могу контролировать рок, – опять повторил его голос.

– Ты бы лучше молчал, – крикнул я.

– Они умрут, не искупив вины…

– Да, где ты, чёрт возьми?!

Голос Нораха стих. Я продолжал ползти. Боль убивала меня, разрывая на части. Лучше б я умер там, в этой самой могиле…

Я посмотрел в сторону леса. Ещё есть время, есть время бежать; может, кто-то проснулся, может, кто-то кого-то разбудил – пусть они выйдут к дороге, пусть сядут на эту чёртову лошадь и мчатся через весь лес.

Нет, они ещё спят… Я всё полз и не мог поднять головы. Чем ближе я приближался к церкви, тем сильнее становилась мигрень. Этот колокол меня убивал, как и прежде, как и всегда. Вот и сейчас он звенел во мне, стучал в мозгу; я слышал его, пусть он был и неподвижен. Прищурился, посмотрел на часовню. Никто в него не звонил; он звонил лишь во мне, этот колокол.

– Будь ты проклят! – кричал я ему. – Почему я? Почему ты выбрал меня?

Только ветки трещали в ответ; они падали на опалённую землю и сгорали на ней дотла. Скоро здесь не останется леса, огонь заберёт с собой всё; огонь всё всегда забирает, оставляя лишь уголь и чернь.

Над лесом кружили чёрные птицы; потом они превратились в точки, а после исчезли совсем. Пожар сжёг их старые гнёзда, скоро он доберётся до дома. Скоро он уничтожит их всех. Боль учащалась и била; я мог только кричать от бессилия, впиться в землю и ползти дальше. Я думал о Ребекке, о старом Фабьене, о бедном Жоэле – и полз. Вон уже скоро калитка часовни, ещё каких-то пару шагов…

Я уткнулся в неё головой, разжал стиснутые судорогой пальцы, схватился за деревянные рейки забора и приподнял себя. Вот и эта часовня. Боль стучала, крутила в затылке, сжимала тисками виски. Я пошёл к колокольне. Тело стало чужим, словно ватным; я не чувствовал рук и ног, только видел высокую башню с колоколом на самом верху. Дверь в часовне с трудом отворилась, и я, покачиваясь, вошёл. Вверх спиралью уходили ступени.

40 глава

Рана уже перестала кровить, только стреляла изнутри сотней мелких иголок. Жоэль убрал руку с предплечья – все пальцы были в крови. Сколько он здесь просидел, не помнил; где он был, тоже не знал. Ночной холод пробрался под рубашку, только ноги согрелись под опавшей листвой. Жоэль очистил себя от листьев. Он сидел под деревом, оно опадало; листья слетали с ветвей, покрывая собой и холодную землю, и заснувшего на ней Жоэля. Только сейчас он продрог, когда встал во весь рост. В памяти – выстрелы, крики Марии. Он бежал без оглядки, пока не устал, пока не присел отдышаться, а после не провалился в сон. Лишь сейчас он почувствовал боль. Земля кружилась под ногами, и лес кружился над землёй.

Жоэль пошёл на ощупь по шуршащим листьям, по неровной земле, от дерева к дереву, дрожащей походкой, спотыкаясь о корни и обо что-то ещё, низкое и белое, какие-то столбы…

Кто-то стрелял в него вчера, кто-то угрожал Марии. Он всё ещё ничего не видел. Весь лес покрылся непроглядным туманом; звёзд и тех не было видно. Жоэль задрал голову; серое марево поглотило верхушки крон. Он потёр глаза, сделал шаг, оступился и провалился под землю. Боль в голове, хруст в шее. Попытался подняться, но рухнул опять. Темнота забрала его снова. Он видел, как плачет сестра, как он прикован к кровати, слышны выстрелы, кого-то убили, потом повезли хоронить. Они хоронили его. Положили в огромный ящик и засыпали крышку. Не пошевелиться, не выйти. Жоэль стучал по крышке гроба, земля падала ему на лицо, руки разбились в кровь. А после – свет, яркий свет солнца… Или это ему приснилось? А после за ним гнались, ему стреляли в спину, пули отскакивали от деревьев, и одна угодила в руку, как же болела рука.

Жоэль открыл глаза. Светало. Запах свежей земли, треск поленьев. Рассветное небо ослепило его, он зажмурился снова. Дотронулся до руки – она всё так же горела, от предплечья до кончиков пальцев. Жоэль лежал на животе лицом вниз, носом в самую землю. Поднял голову, упёрся на здоровую руку, оттолкнул себя и опрокинул на спину. Небо, земля, земляные стены, он в могиле, он упал в одну из выкопанных могил… Для кого её выкопали? Для него? Жоэль не хотел умирать. Ему нужно идти, нужно вернуться к Марии. Он с трудом встал, подошёл к краю вырытой ямы, схватился за откос, подтянулся и вскрикнул от боли. Могила была высока. Голова закружилась, солнце ослепило его, он зажмурился и не мог открыть глаз.

Где-то вдали затрещали поленья, запах дыма и треск огня; он боялся взглянуть, он опять забыл, где он. Или, может, он дома? Может, это Мария-Маргарет закинула хворост в каминную печь, и не было ночи, и этой погони, и никто ни в кого не стрелял?.. Нет, всё было. И это совсем не поленья, и хворост так не трещит. Он почувствовал жар, наступающий, сильный, осторожно открыл глаза. За дрожащими ресницами всё тот же грунт, он всё ещё в этой могиле, это рядом что-то горит. Жоэль приподнялся на цыпочках, упёрся носом ботинка в землистую стену могилы, ещё глубже воткнул в землю ногу, сделав что-то вроде ступени, подтянулся на здоровой руке, другую поставил рядом. Страх его был сильнее боли, ему разрывало плечо, будто ковырял в нём кто-то небольшим перочинным ножом. Это пуля не вышла наружу, она застряла в руке.

Запах гари окутал округу. Где-то пожар. Жоэль огляделся: только жёлто-красные пятна плясали перед его больным взглядом, он не мог ничего разглядеть. Жоэль подтянулся повыше, упёрся о землю руками, приподнял своё длинное тело и перевалил его через край.