Колокол

Я ударил ещё раз – крышка чуть сдвинулась с места. Отлично, она не прибита…

– Конечно, не прибита, мой друг. Кто же будет заколачивать покойников, заколачивают живых…

– Но я жив! – Я стучал по крышке, разбивая себе кулаки. – Я жив, жив, жив, помогите мне выбраться, помогите мне! Вы же слышите! Вы слышите меня!

– Я не могу тебе помочь, это не в моей власти; ты должен помочь себе сам, и не только себе.

– Что? – Я не расслышал, что он сказал. Его голос становился всё тише, будто уходил от меня. – Нет, стойте! Не уходите, – я колотил из последних сил, – не уходите! Где Маргарет? Вы обещали, что я увижу её! Не уходите, чёрт вас дери, стойте! Помогите мне!

– Так вы не пробьёте крышку, мой друг; попробуйте стучать сильнее.

Я ещё раз ощупал свои руки. Подождите-ка, я не Юбер…

– Так я не Юбер? – крикнул я в темноту, но из неё мне никто не ответил. – Вы меня слышите? Вы ещё там?

Норах ушёл. Он бросил меня, чёртов обманщик, он бросил меня зарытым под землю. Я колотил что есть мочи. Размах здесь был небольшой; каждый удар отдавал в ответ, разболелось плечо, потом и всё тело. Крышка треснула посередине, на меня посыпалась земля. Я бил по расщелине, что-то капало на лицо – кровь с моих рук, смешавшаяся с землёй. Вытер лоб и стал колотить сильнее, удар за ударом, не чувствуя уже ничего. Ничего, кроме подступающей тошноты. Нет, только не это, не сейчас… Доски трещали, земля осыпалась. Я выбил одну из досок, сплюнул мокрую землю и продолжал колотить. Вдруг сквозь крышку прорвался яркий луч света. В глаза мне светило холодное белое солнце. В нос ударил неприятный запах – будто трещали деревья, будто что-то горело… Где-то пожар. Сил совсем не осталось, я задыхался. Этот гроб, этот ящик весь наполнился дымом, и мне стало нечем дышать.

– Норах! – крикнул я.

Никого.

Я собрал последние силы, ударил сильнее; треснула ещё одна доска. Я прибился к стенке; земля засыпала ящик, и вот уже свет не лучом, а волною наполнил его. Это утро, душное, больное, но утро. Я разгрёб землю, упёрся руками в края самодельного гроба. Земли наверху было немного, я лежал неглубоко. Высунул голову, потом плечи, протиснул всё тело – так и вышел на свет. Я сидел на краю своей же могилы и никак не мог отдышаться. Сплюнул землю, посмотрел на небо. Каким душным и жарким оно было сегодня! Еле поднялся. Рука кровила. Я припал к дереву, так и стоял. На кладбище что-то горело – должно быть, кто-то жёг листья. Я пробирался через могильные камни; ноги подкашивались, в глазах потемнело. Как же болит голова – как и тогда, как и раньше… Ничего не прошло. Она трещала, от висков к темени, от темени к затылку, давя на глаза изнутри. Я зажмурился и покачнулся. Я не мог смотреть на свет. Он меня убивал. Я так и шёл от могилы к могиле, спотыкаясь о заросшие бурьяном холмы. Запах гари лез в нос и горло, его будто резало изнутри; я закашлялся и чуть не упал. Надо бы посмотреть, что горит, но глаза слезились от дыма. Наткнулся на калитку. Открыл. Она, проржавевшая и тугая, отпустила меня со скрипом. Я был здесь будто вчера, убегая от выстрелов в теле Фабьена; тогда мы с Юбером спрятались в ближайшем лесу, вот в этом лесу… Который сейчас горел.

Высокие языки багрового пламени, с чёрными клубами дыма, пожирали лес. Я хотел взобраться на холм, но только ступил на него, как что-то стрельнуло в виске. Я сделал шаг – стрельнуло снова, будто лезвие ворочалось в мозгу. Я рухнул на землю и пополз на коленях на самый верх холма. Если пламя идёт на юг, у меня ещё будет время, будет время обежать этот лес… Обежать этот лес? Да кого я обманывал, господи! Нет у меня никакого времени, я не могу быть быстрее пожара, я быстрее обычного быть не могу. Как же болят голова и глаза, как отдаёт во всём теле… Я карабкался выше, а огонь заглатывал всё, будто кто-то ему помогал. Деревья вспыхивали одно за другим, горели костром все сухие опавшие листья, хвоя тоже горела, с треском падали ветки. Трещал и кричал старый лес. Его подожгли, понял я.

Всадив пальцы в жёсткую землю, бороздя её телом, ногами, я боялся отключиться от боли, я боялся не успеть помочь. Они сгорят, все сгорят в этом доме… Вершина холма была близко, на расстоянии вытянутой руки. Я дотянулся до верха, вцепился в траву, подтолкнул себя – и вот уже на вершине. Я стоял и шатался, и видел весь лес. Он горел, и огонь этот мчался к дому Лоранов. Ветер гнал его прямо на запад. Ни подойти, ни обогнуть это пламя, ни предупредить никого…

Огляделся по сторонам. Что-то сверкнуло вдали, будто золотом играя на солнце. Я прищурился и не поверил – это колокол на белой часовне, это он так красиво сверкал. Я шагнул вперёд – и рухнул, будто что-то тяжёлое взвалили на плечи, не давая двинуться с места. Там же колокол! Я посмотрел на огонь. Только бы доползти… Боль опять подкатила к глазам.

– Начните звонить! – крикнул я и зарыдал. – Норах, кто-нибудь, кто там есть, позвоните же в него…

Из церкви никто не вышел.

«Она заброшена, там никого нет, – звучал в голове голос Фабьена, – никто не может бить в колокол». Я стиснул зубы и полз.

– Они проснутся, – я был уверен, – они не могут сгореть. Им надо бежать, надо вынести из дома Жоэля…

– Всему виной рок, – сказал Норах.