Шведское огниво

22
18
20
22
24
26
28
30

– Мясо в лавки ещё до того как дверь ломали отправили… После только головы слуга отвозил.

– Головы?

– Ну да! Я чего телушку колол? Обычно только бараниной торгую. Говядину только на заказ. Или к праздникам. А сегодня сам знаешь, у мусульман новый год. Благочестивые люди постятся.

– Самое время корову колоть…

– Заказ. В караван-сарае у кипчаков затеяли пировать. Кто-то уважаемый из степи подъехал. Ну, а у кипчаков известно какие лакомства. Самое почётное блюдо – варёная голова. Вот и попросили. Одну говяжью и четыре бараньих.

– Ого! Видать немало их там собирается!

– Человек десять, я думаю. Вот я для них скотину и резал. Мясо – в лавку, требуху – в котёл. Головы эти слуга повёз уже после того, как дверь сломали.

– Тогда понятно. Караван-сарай на базаре. Слуга, конечно, горло бузой промочил.

Сарабай кивнул:

– Водовоз ещё приезжал.

– Тоже неплохо. Он потом после вас домов двадцать объехал.

Взвизгнула ременными петлями маленькая дверь за очагом, ведущая в сени, соединяющие гостевой дом с жильём самого хозяина. Оттуда, сильно пригнувшись, вошла девушка с братиной в руках. Она даже зацепилась головой за притолоку. Злат уже хотел пошутить про жадность Сарабая, прорубившего слишком низенький проход, чтобы сберечь тепло, но тут заметил, что девица сама очень высока. Он даже встал, чтоб потихоньку померяться, когда та приблизилась к столу. Действительно, почти на голову выше.

При неровном свете очага блеснули золотом густые волосы цвета соломы, выбившиеся из под съехавшей при ударе о притолоку повязки. Поставив на стол братину, девушка быстро поправила головной убор и исчезла в сенях. Злат заметил шерстяные кисти, подвешенные на манер хвостов сзади к поясу. Языческий оберег, какой носят женщины в дремучих северных лесах.

От братины шёл пар и запах имбиря.

Наиб отцепил маленький ковшик, который по монгольскому обычаю носил у пояса и с наслаждением зачерпнул сбитня. Мёд у Сарабая был хороший из липовых лесов, пахучий и бередящий горло. По жилам потекло тепло и умиротворение. Захотелось сесть у огня, закрыть глаза и задремать. Злат так и сделал. Только дремать не стал.

После долгого молчания он спросил, не открывая глаз:

– Почему говорят, что твой постоялец был колдун?

Спроси Злат об этом во дворе под нудный шелест осеннего дождика, наверное прозвучало бы почти шутливо. В полутьме едва озаряемой пламенем очага получилось зловеще. Наиб сидел спиной к огню и его тень загораживала Сарабая. Она ложилась на длинный пустой стол, расползалась на половину стены, уходя к закопчённым брёвнам под крышей. И она шевелилась, повторяя малейшее движение своего хозяина, вставшего между светом и тьмой.

Сарабаю видно стало не по себе. Он боязливо оглянулся на черный проём в стене, к которому словно подкрадывалась громадная тень наиба и сглотнул слюну. Потом сказал, почему-то понизив сразу осипший голос:

– Само собой на ум пришло, когда дверь-то открыли. Там ведь засов изнутри – огого! Скобы свой кузнец работал. Дверь пришлось с крюков сбивать. И комната без окон. Не то что кошке, мышке пролезть негде.