813

Он хотел высвободиться. Обхватив его голову двумя руками и глядя ему прямо в глаза, она прошептала:

– Куда вы идете? Что вы собираетесь делать? Нет… не умирайте… Я не хочу… Надо жить… так надо…

Она бормотала слова, которых он не слышал и которые она, казалось, нарочно заглушала, чтобы он не мог их расслышать. Теряя силы, совсем ослабев, она вновь потеряла сознание.

Люпен склонился над Долорес и мгновение смотрел на нее. Осторожно он коснулся поцелуем ее волос.

Потом, вернувшись в первую комнату, запер дверь, разделявшую две комнаты, и включил электричество.

– Минуту, парни! – крикнул он. – Неужели вам так не терпится, чтобы вас прикончили?.. Вам известно, что здесь Люпен? Берегитесь!

Не переставая говорить, он развернул ширму, чтобы скрыть диван, на котором только что лежала госпожа Кессельбах, и набросал на него платья и одеяла.

Под ударами нападающих дверь того и гляди должна была рухнуть.

– Сейчас, сейчас! Я бегу! Вы готовы? Ну что ж, первому из этих господ!..

Он быстро повернул ключ и отодвинул задвижку.

Крики, угрозы, толкотня злобных зверюг в проеме открытой двери.

Но войти, однако, никто не решался. Прежде чем наброситься на Люпена, бандиты, охваченные беспокойством и страхом, колебались.

Он это предвидел.

Стоя посреди комнаты на самом свету и вытянув руку, он держал между пальцами пачку банкнот, из которых, пересчитывая по одной, сделал семь равных частей. Потом спокойно произнес:

– Три тысячи в награду каждому, если Люпена отправят ad patres?[7] Ведь именно это вам обещали, не так ли? Вот вам вдвое больше.

Он положил пачки на стол в пределах досягаемости для бандитов.

– Вранье! – завопил Старьевщик. – Он пытается выиграть время. Стреляем в него!

И он поднял руку. Приятели остановили его.

А Люпен продолжал:

– Разумеется, это ничего не меняет в планах вашей кампании. Вы проникли сюда, во-первых, чтобы похитить госпожу Кессельбах, во-вторых, чтобы завладеть ее драгоценностями. Я считал бы себя последним дураком, если бы воспротивился этому двойному намерению.