Двери открываются

Уля тоже относилась к аудитории утренних телепередач и выглядела сегодня совершенно не по-доброму. Увидь ее сейчас Валентина Петровна, главный бухгалтер, тут же выговорила бы и за пятно на воротнике, и за беспорядок на голове, и с особенным удовольствием – за лодочки. Эти несчастные лодочки спасали Улину спину, но не ее терпение: Валентина Петровна считала, что женщина должна всегда выглядеть на все сто, не уточняя даже, процентов, ватт или тысяч. Вдруг встретишь в рабочей столовке будущего мужа? («Или не мужа, мы ведь в двадцать первом веке живем, Ульяна, в самом деле».) Но даже если нет, нужно ведь показывать, что ты на себя не наплевала.

Самое страшное было в том, что иногда Уле казалось: Валентина Петровна права. В минуты слабости она действительно задумывалась, а не плюнула ли на себя, сделав ставку на комфорт, и не лучше ли немного потерпеть, чтобы за спиной перестали шушукаться? Улю не волновала вероятность встретить в столовой свою судьбу – в отличие от чужих пересудов. Будущий партнер понял бы, что рассекать по офису, где большую часть времени сидишь, удобнее на плоской подошве, помаду легко стереть, задумавшись над абзацем и проведя рукой по лицу, а за кофейное пятно спасибо метро. Утреннюю толкучку контролировать ведь невозможно.

Она так погрузилась в мысли, что не сразу заметила открытые двери. Лифты в этих новеньких зданиях были совершенно бесшумные, и Уля частенько упускала шанс заскочить внутрь, потому что считала ворон. И ладно бы каких-нибудь важных, которые помогли бы ей со статьей, так нет же – очередные размышления о каблуках и чужом мнении. Как будто ей больше нечем заняться.

Уля оторвала взгляд от пустой кружки, из-за которой и вышла из кабинета – его она делила с четырьмя стажерами, – и заметила бесшумно закрывающиеся двери в оконном отражении. Резко развернулась и успела выставить вперед руку, чтобы створки легонько сомкнулись по обеим сторонам от запястья и снова разъехались.

Кофемашина, с которой Уля ладила лучше остальных, находилась на первом этаже. Другим сотрудникам везло больше: почти в каждом офисе стояла такая, и можно было беспрепятственно налить себе кружечку, даже не открывая дверь. Но Уля сидела в клетушке новичков, где даже кулер с водой был снаружи. Заходить в чужое рабочее пространство так, словно ей там самое место, Уля еще не научилась, и потому приходилось импровизировать. С другой стороны, ей даже нравились эти маленькие путешествия вниз, к лучшей жизни. Почти как хоббит, туда и обратно, только с менее благородной целью и без помощников. Зато ростом Уля подходила.

Она шагнула вперед, и в нее со всего маху кто-то врезался. Кто-то еще более рассеянный, чем она, раз чуть не проехал свой этаж. Второе столкновение за день, если считать метро, надо же. Уля успела только поймать выбитую из рук кружку и услышать сдавленное «Простите!». Рассмотреть незнакомца толком не получилось: вроде бы копна темных волос, смуглая кожа и глаза раскосые? Арман из кадров? А он-то куда так торопится?

Уля решила, что обязательно отомстит ему – после дедлайна, – и зашла внутрь. Что он там постоянно брал на обеденных перерывах? Расстегаи с творогом? Сама Уля их не любила, но ради мести готова была выхватить последний прямо у него из-под носа.

Лифт еще немного постоял, словно тоже задумался о чем-то своем, а потом бесшумно закрыл двери и отправился вниз. Уля поводила затекшими плечами, подняла взгляд к зеркальному потолку, разрисованному прозрачными белыми ветвями, и вздохнула. Зеркальная Уля вздохнула в ответ. Ну да что еще от нее ожидать? У нее тоже дедлайн, да еще и писать приходится задом наперед… не позавидуешь. На ее месте Уля попыталась бы поменяться местами с самой собой, чтобы хоть как-то облегчить себе жизнь. Хотя привычка – дело трудное, за два дня ни за что не переучишься писать другой рукой. Наверное.

Уля покачала головой. Вот из-за такого разброда мыслей она и сталкивалась с дедлайнами так, словно они случайными драконами появлялись на ее пути, а не присылали заранее герольда, который долго, до хрипоты возвещал об их скором прибытии. Делало ли это Улю рыцарем, ее черную шариковую ручку с погрызенным колпачком – мечом, а клавиатуру – щитом? Картина вырисовывалась презабавная.

Лифт бесшумно скользил мимо офисов, и Уля мысленно их считала. От одного до другого – не больше двух секунд. Если без остановок, на всю дорогу уходит не больше полуминуты. Хотя ездить в этом здании без остановок чуду подобно: здесь все куда-то спешат, притопывают нетерпеливо у створок, сжимая в руках разноцветные кружки. Обычно кофемашиной на первом этаже не пользовался никто, кроме гостей, случайных и приглашенных. Поэтому, когда прошлой осенью Уля спустилась и увидела у автомата очередь, то по-настоящему расстроилась. Как в детстве, когда бежишь из школы домой, вверх, вверх, вверх по ступеням до восьмого этажа, потому что лифт опять не работает, скидываешь портфель и ботинки одним точным движением, оставляешь куртку на стуле, включаешь телевизор, а там вместо мультиков – экстренный выпуск новостей. Или вообще телепрограмму снова изменили, или подписали договор с каким-то другим каналом и к расписанию придется привыкать заново – подстраивать под него и скорость возвращения из школы, и вечерние прогулки.

С кофемашиной оказалось попроще: в тот день она была единственной, где не закончились сухие сливки. Уля могла и потерпеть. Сделать вид, что пришла туда по той же причине, а не потому что привыкла к этому маршруту. Хотя ее, конечно, никто и не спросил. Просто Уля любила придумывать оправдания. Никогда не знаешь, когда они тебе пригодятся. Уле пригождались всего пару раз, и у нее горели уши, когда она выпаливала заготовленную ложь, но ее не уличали во вранье. А она еще несколько часов после такого приключения не могла нормально дышать.

Уля опустила взгляд в пустую кружку и вздохнула еще раз. Похоже, сегодня офисные боги решили наградить ее. Явно не за следование дедлайнам, но дареному коню в зубы не смотрят. Даже если этот конь подозрительно походит на лифт.

Он не шумел, но немного дрожал, словно вез нового, непривычного седока. Уля рассмеялась про себя – вот тебе и дополнение к рыцарскому образу! Вслух не стала, вдруг двери все-таки откроются, и тогда у кого-нибудь из бухгалтерии появится новый повод для сплетен. Аналогия получилась знатная. Уля даже вытянула руку, приложила ладонь к металлической стенке и легонько по ней похлопала – мол, не бойся, мы с тобой на одной стороне. Или лучше «Мы с тобой одной крови, ты и я». Хотя в Уле все-таки было поменьше проводов и побольше нервов. Иногда даже слишком много последних. И починить их, в отличие от механизмов, было не так-то просто.

Металл оказался прохладнее, чем Уля думала. Словно за ним простиралась не шахта, а бесконечность космоса. Уля покачала головой и убрала руку. Кажется, в детстве она читала сказку про лифт, который следовал в космос. Кто это был? Джанни Родари? Или все-таки нет? Очень в его стиле. «Ночью все кошки серы». «Светофор решил показать голубой свет, потому что дорога в небо открыта». «Лифт поднялся в космос». Отличная получилась бы обзорная площадка для наблюдения за последними днями Земли. Хотя про такое Родари точно не писал.

Уля скосила взгляд на сияющую панель с кнопками. В доме, где она провела детство, не проходило ни дня, чтобы над бедными кнопками не надругались. И ладно простые надписи маркером, матерные и не очень: пластиковые кнопки жгли, вырывали или вдавливали с такой силой, что они навсегда врастали в панель и переставали двигаться. (Где-то здесь притаилась еще одна метафора Улиной жизни, но она решила на этом не зацикливаться.) Тут же кнопки были как на подбор, металлические и с крупными цифрами – от нуля (парковки и склада) до пятнадцати. Офис Ули, конечно, находился на тринадцатом этаже. Владелец был не настолько суеверным, чтобы просто пропустить это число, но работали там только люди, так сказать, непроверенные. Или те, кто надолго здесь не задерживался. Сама Уля уже вышла из последней категории, но застряла в первой. Так и оставалась заложницей тринадцатого этажа. Не то чтобы ей не нравилось это число. Оно казалось даже успокаивающим, добавляло некой определенности: например, в пятницу тринадцатого всегда было чем заняться, потому что телеканалы чтили традиции и по вечерам гоняли отборные ужастики категории Б. Вечера обычных пятниц Уля тоже частенько проводила перед телевизором, но ужастики были вишенкой на торте. Ведь в них даже неизвестность подчинялась законам – не то что в реальной жизни.

Маленький экранчик, где обычно отображались электронные цифры, оставался темным. Уля сдвинула брови, чуть наклонилась вбок и постучала по этому участку панели пальцем. Не то чтобы это могло помочь, но ведь какой-то шанс был? Эта странная привычка передалась ей от родителей, а им – от их родителей. Постучи по технике – может, что и изменится. А если сделаешь хуже, что ж… зато будешь уверен в том, что теперь точно стоит раскошелиться на мастера.

Экранчик не среагировал: лишь где-то в глубине его еле теплилась алая стрелочка, указывающая вниз. Уля нажала на единицу – кнопка не загорелась. Она чуть подождала и сделала это еще раз, для верности.

Странно.

Может, не так странно, учитывая, в каких условиях строили квартал… но лифты в новые здания поставляли с лучшего завода в стране, из города-побратима. Некоторым достаются южные соседи, знаменитые винодельнями, а городу Ули достался побратим с отличным производством лифтов. Хотя даже на лучшем заводе страны все могло быть как везде. И сломавшаяся панель – это так, мелочи.

Все же стоило сообщить об этом кому-нибудь из техников. Уля редко заглядывала к ним на второй этаж, где в коридорах до сих пор лежал строительный мусор, а одна из стен щеголяла голыми кирпичами, но ей там нравилось. Техникам тоже. Их уголок меньше всего походил на современный офис, и в этом было какое-то очарование. Раньше по соседству еще находилась временная столовая: в той, что на третьем этаже, шел ремонт. Как и все ремонты, он казался почти вечным, потому, когда столовую таки открыли, все очень удивились. С временной столовой прощались, как с кораблем викингов: с тоской в сердце. Хоть не подожгли, и на том спасибо.