Раздался еле слышный треск, и Уля по инерции склонилась вперед, оперевшись на ладони. От отколотого краешка кружки пошла трещина. Еле заметная, совсем крошечная и наверняка никак не отразившаяся на внутренней ее стороне. А потом она снова зарябила: мигнула малиновым и голубым, словно кто-то настраивал на ней резкость.
Уля затаила дыхание. Она ведь стукнула своим единственным оружием по щупальцам? И даже не один раз? Кажется. И теперь что, они забирали у нее кружку?
Ну уж нет.
Уля осторожно протянула руку, замерла на секунду, а потом взялась за гладкую ручку снова. Притянула кружку поближе, так, чтобы трещина оказалась на уровне ее глаз.
Помехи появлялись бессистемно – в непредсказуемом ритме, как у мигающих под потолком лампочек. Закономерность смог бы уловить только суперкомпьютер. Один такой, пусть и не совсем супер, ждал Улю где-то позади (впереди?), в офисе, из которого она вышла, даже не подозревая, что больше туда не вернется.
А что, если…
Уля коснулась трещины мизинцем. Ничего. И снова ничего. И еще капелька ничего. Но стоило появиться помехам, и палец словно окунули в морозильную камеру для требующих особого отношения лабораторных ингредиентов. Для цивилизаций, рождавшихся из глины. Кожа на пальце покраснела. Уля обожглась о недовольную Вселенную.
Она не знала, что в нее в тот момент вселилось, но склонила голову и легонько обхватила мизинец зубами. На коже остались белые следы. Палец ничего не почувствовал.
Уля постаралась не представлять, как окруженный щупальцами и помехами Рахи немеет в шаге от своих швейных инструментов. Как успевает схватить то, что первым попалось под руку – пусть это все-таки были ножницы, они ведь созданы, чтобы резать? Как сносит несколько тонких ветвеобразных паразитов, но вокруг него вырастает целый лес. Как… Уля постаралась еще сильнее, но в голове ее настойчиво билась мысль: «С их точки зрения, если она у них вообще есть, паразиты вовсе не они».
Она аккуратно взяла кружку обеими руками и продолжила наблюдать за танцем помех.
Лифт все спускался. Где-то за его стенками тихо шуршали механизмы, и их шум сплетался с биением сердца Ули.
Умирать было трудно.
Уля всегда думала, что нет ничего легче. Или, по крайней мере, что жить гораздо труднее. Но Вселенная не переставала бросаться в нее сюрпризами. Или кто там за все это отвечал? Случайность?
Можно ли это было назвать принятием? Пожалуй.
Уля улыбнулась: вот и все пять стадий пронеслись. Всего ничего. Нужно было только подождать пару вечностей. Или пару пар? Правда, депрессия вышла активной: пришлось знатно побегать. И слишком много всего увидеть. Половину Уля предпочла бы забыть. И отдала бы всё на свете, чтобы запомнить вторую половину. Ладно, может, не всё: к белой кружке она слишком уж прикипела и не была уверена, что сможет с ней расстаться. И пусть кружка слегка поломалась в межпространственной катастрофе. Может, ее можно починить. Заклеить межпространственным пластырем. Или, что вероятнее, зашить. Уля шила неважно – в последний раз пыталась поставить заплатку на любимые джинсы, получилось не очень: кое-где она съезжала, на поворотах торчали лишние нитки. Но она была не против поучиться. Если быть достаточно упрямым, можно научиться даже такому.
Если перестать врать самой себе, можно наконец начать учиться хоть чему-нибудь.
В одной из любимых песен Ули пелось о том, что день всегда наступит. Что если пойти на восток от солнца и на запад от луны, по спрятанной тропе, то окажешься у конца всего на свете. Но не один. И что дни свои нужно использовать с умом[3].
У нее было все время в мире. И она ничего не могла с ним сделать. Ничего, кроме попыток… изменить хоть что-нибудь. Но куда они ее приводили? К началу. К трагедии.
К тому, о чем она пыталась забыть. От чего закрывалась стенами. Створками. Ха!
Могла ли она сдаться?
ebooksa