Там, на неведомых дорожках...

22
18
20
22
24
26
28
30

— Не понял? — сбился я.

— Жар-цвет — отцвел. Теперь он бесполезен для нас… почти, — сказала Дубравка, — но мы по-прежнему можем извлечь из него Силу для себя и приготовить сурицу для тебя. Поэтому я в третий раз спрашиваю: ты принес Жар-цвет?

— Нет, любимая, — ответил я, не понимая суть вопроса, они же сами видят, что я не принес цветок. Допускаю, что пока жар-цвет цвел, то граница между мирами была зыбкой, и я мог передать его сестрам, но как я теперь могу пронести его — материальный объект — в сновидение?

— Для начала — это не сновидение, — Лала прочитала мои мысли, вероятно эмпатическая связь начинала возвращаться. — Сновидение — это событие, происходящее в области твоего воображения. Практически это то же самое, что и воспоминание, припоминание или выдумка. Сейчас же область твоего воображения соприкасается со сном — инобытием, не явью. Здесь все по-другому, даже время здесь течет вспять. То, что ты считаешь пробуждением на самом деле является засыпанием, а момент твоего входа в сон — это момент пробуждения. Поэтому ты и не можешь проснуться по собственной воле: событие, или вернее снобытие, удаляет тебя от момента пробуждения. В следующий раз, попробуй оглянуться, когда, как тебе кажется, ты «заснешь». Сейчас же, и ты, и мы, стоим на пересечении, на Черте. Черта — это не сон, но и не явь, это граница бытия и забвения. Что-то вроде Кромки, или Межи, смотря, с чем сравнивать.

— И?.. — я внимал ей с неподдельным интересом.

— И — можно пронести предметы в сон, и вынести их отсюда, — усмехнулась Лала.

— Используй для этого свое воображение, — добавила Дубравка.

— В смысле? — не понял я.

— Ну и пенёк же ты! — рассмеялась Лала. — Иногда мне кажется, что все люди произошли от чурбанов…

— Эй, зачем обижать мои чурбаны, а? — насмешливо возмутилась Дубравка.

Стоит отметить, что смех согнал часть бледности с их лиц и отрешенности с фигур.

— Ты можешь хранить предметы, материальные, в области своего воображения, — медленно, с расстановкой, словно идиоту, объяснила Лала.

— И после — переправить их через Черту в область… сна, — закончила ее мысль Дубравка.

— Чушь какая-то… — возмутился я. — И как мне это провернуть, в натуре, так сказать?

— Это уже твоя забота, — усмехнулась дева гор. — Хочешь испить сурицы, рвись изо всех сухожилий.

— А ты уверена, что я хочу испить сурицы? — прищурился я. — Нужна ли мне та сила, о которой вы талдычите?

— Люди такие глупые, — поморщилась Дубравка, — не видят дальше своего носа, не ведают даже своего завтра, но зато уверены в своей правоте как никто другой. Не понимаю, как некоторые сестры могут бросить все и отправиться жить в их тесный мирок?..

— Я бы еще раз вспомнил о любви, как о побудительной причине, — невинно произнес я.

— Точно! — воскликнула Лала, прищелкнув пальцами. — Вот тебе и стимул: если не принесешь Жар-цвет в следующий раз, то никогда больше нас не увидишь!

Кажется, у меня начало темнеть в глазах. Я понял, что Лала не шутит, но при этом я понятия не имел, как принести цветок, и это было как-то жутко не справедливо и тоскливо.