Однако пока роли свалиться сюда было неоткуда. Тогда он подумал о женщинах. Осаму больно ранили слова Тамико, и он вспомнил Хироко: они отдалились друг от друга, но ему казалось, её ласки могли бы подтвердить наличие набухших на теле мускулов. Хироко играла для него роль зеркала.
Но тут в ушах внезапно прозвучал её беспощадный выкрик: «Слабак, дохляк!»
— Хватит. Теперь буду общаться только с той женщиной, встреча с которой ждёт впереди.
Может, на острове есть такая и ждёт его? Он вглядывался в остров, постепенно обретавший тончайшие цветовые оттенки. Не исключено, что женщина ждёт его. Обаяния, привлекающего взгляды, у Осаму было вдоволь.
Однако он предчувствовал и понимал, что никакая женщина не станет прилагать усилия, чтобы угадать его истинные желания. В его руках женщина сломается, захлебнувшись собственным восторгом. В такой момент, как они и договорились, она непременно горстью песка просыплется сквозь его пальцы.
— Остров — это выход, — заявил Сюнкити. Он один стоял на носу лодки и, как капитан, вглядывался в приближающуюся землю.
— Банда карабинеров…[23] Да, им бы сбежать куда-нибудь на остров.
На это ребяческое заявление никто не ответил. Сюнкити было всё равно. Он стоял, скрестив руки, ветер бил ему в грудь, лодку качало, казалось, он теряет равновесие, но не хладнокровие. Он точно знал, что устоит, и не упустил случай проверить собственную уверенность.
Сюнкити, исходя из принципа «не размышлять», тренировался, чтобы стать человеком, полностью лишённым воображения: это был единственный способ избавиться от страха. Впереди лежал остров. Детали ещё не проступили, в глаза бросались природные цвета, смешанные с красками человеческого жилья, но они пока принадлежали воображению. Потому и остров пока не стал для него своим. Приключения, драки, скоротечная страсть — всё, что может случиться с ним там, — пока не его. Сейчас ему принадлежит только налитый солнцем солёный ветер, который бил, усиливая загар, в мужественное лицо.
Кёко через солнцезащитные очки тоже вглядывалась в подступающий остров. Стёкла насыщенного зелёного цвета слегка его приукрашивали.
Мужчина, приехавший сюда на рыбалку, мужчина, тайком прибывший на моторной лодке насладиться одиночеством: кто-нибудь такой последует за Кёко, и она сама, быть может, станет его гостьей на обратном пути. Кёко позволила себе немного помечтать. Вскоре сердце пронзило воспоминание о Сэйитиро. И приятные разговоры с таким мужчиной, и снасть для ловли рыбы, и брюки в гусиную лапку, и морская трубка… всё тени теней. «Спокойная жизнь» фальшивок, грубых подделок ей не по душе — уверенная в этом, она будто очнулась. Всё подражало тому, что любили её отец и мать.
Но на острове наверняка всё иначе, там должна царить разруха и отсутствовать порядок. Там должна стоять тишина после зверских убийств и ограблений, на выжженной земле должны готовиться к выжившей любви. Вот от чего она не отказалась бы. В мёртвой рыбацкой деревне на порванных сетях, рядом с цветами чертополоха, пробившимися сквозь горелый хлам, Кёко, скорее всего, в страхе будет делать то, что обычно делает человек.
Остров надвигался. Взгляд сразу отметил кафе рядом с пристанью и ярко-красные крыши бунгало. Красные прямоугольники выступали из зелени на склонах, обретали постепенно смысл и форму. Миг узнавания крыши походил на другой — когда спросонья, оглядывая в полумраке комнату, видишь, как у вещей, наполненных загадочным цветом, светом и формой, постепенно проступают контуры. И они становятся обыденными, повседневными: знакомый кувшин, стеклянная посуда в шкафу, груз, подвешенный к свитку.
Показался большой иероглиф, обозначавший «лёд» и начертанный красным на флаге с волнистым узором. Виднелась размалёванная красками башня — там встречали туристов. Указатели направляли к состоявшей из бунгало деревне. Около пристани мужчины размахивали яркими рубашками, женщина в жёлтом купальнике опасливо пересекала волнолом. Вскоре уже можно было разглядеть лица, даже открытый в смехе рот.
Взгляд на открывавшийся обзору остров полностью уничтожил то удовольствие, которое пассажирам лодки доставляло воображение.
Глава четвёртая
В начале осени известие о помолвке Сэйитиро, конечно же, опередило саму помолвку. Его слава среди молодых сотрудников слегка поблекла, ведь до сих пор считалось, что он не из тех, кто стремится к «буржуазной женитьбе по расчёту».
Будь это обычная компания, группа, которая столь прогрессивно критиковала, скорей всего, принадлежала бы к радикальной части профсоюза. В «Ямакава-буссан» профсоюза не было. Главная причина заключалась в том, что даже из-за однодневной забастовки жизнь в торговых компаниях замирала, и там профсоюзного движения боялись, как цианистого калия. В любом обществе есть реформаторы, естественно, однажды и в «Ямакава-буссан» появился служащий, потянувшийся к этому яду. В тот же день сверху спустили приказ, и его немедленно отправили в командировку в медвежий угол на Хоккайдо, где зимой наметает снега по самую крышу.
Саэки, с его неправильной точкой зрения, принял сторону Сэйитиро. Речи в защиту помолвки сослуживца с дочерью вице-президента вызвали у большинства невольный смех: если уж сам Саэки занял такую позицию, то всё как-нибудь образуется.
Вице-президент Курасаки был способным человеком. Предприниматель-нувориш, он презирал браки по политическим соображениям и хотел выбрать для любимой дочери жениха с нужными талантами и достойным характером. Некогда он уверовал в быстрый расцвет капитализма под лозунгом «Бизнес — это человек». И в своём «взгляде на человека» никогда не ошибался.