— Я — за тысячу иен. Я — за тысячу иен.
Она пьяно поцеловала Осаму в щёку, и того передёрнуло. Нацуо еле спасся от поцелуя.
— Я — за тысячу иен, — повторяла она пронзительно, и её голос звучал для всех как заклинание, которое резко исторгало её из общества.
Это можно было расценить как отчуждение. Хироко села в кресло боком и без стеснения сняла чулки. Сэйитиро с видом фокусника приблизился, взял двумя пальцами один, показал всем, свернул, положил в гранёный стакан, налил туда виски с содовой и предложил мужчинам.
Тамико расхохоталась:
— Да он грязный! Грязный!
Слово «грязный» прозвучало у неё чисто по-женски и добавило в игру эротики. Кёко следила, кто же из мужчин выпьет. Прямо варварский обряд инициации.
Непьющий Сюнкити отобрал у Сэйитиро стакан. Он смеялся, но Сэйитиро порадовал неприкрытый гнев в его взгляде. «Во время матча он был спокоен. Сейчас впервые разозлился. Именно такой гнев сокрушает многое».
Всех потрясло, что Сюнкити выпил весь виски. В стакане свернулся кольцом, будто клок тёмных морских водорослей, мокрый чулок.
Кёко подошла к нему с истинно королевским спокойствием:
— Поухаживай за Хироко. Комната там.
Она открыла дверь и указала на тёмный коридор, залитый в конце светом, который просачивался через стену комнаты в японском стиле. Сюнкити расхохотался. Потом, поддерживая босую Хироко, отсалютовал друзьям, словно военный моряк, и скрылся в глубине тёмного коридора.
Всем было не по себе. Лишь Сэйитиро остался невозмутимым. Наблюдая за этой сумасшедшей игрой, он погрузился туда, где его никто не посмеет тронуть или ранить: со стаканом в руке, со своими массивным подбородком и острым взглядом, он выглядел как в былые трудные времена.
— Развеял тоску семейной жизни? — предположила Кёко.
— Не шути. Я всем доволен. Прекрасный, образцовый муж.
— И как ты ухитрился ознаменовать победу Сюн-тяна таким жалким концом.
— По доброте душевной.
Нацуо до сих пор молчал, а тут вдруг открыл свои прозрачнейшие глаза и произнёс:
— Точно. По доброте душевной.
Одну пустоту заполнили, но появилась другая. Кто-то должен был так поступить, а после назвать случившееся добротой. Нацуо впервые оцепил чужую помощь, ведь если нет ничего другого, мы наедаемся и пустотой.