Четвёртая высота

22
18
20
22
24
26
28
30

Обливаясь холодной водой в ванной комнате, Гуля думала: «Теперь было бы уж совсем позорно сдать не на „отлично“, когда я комсомолка. Как я им всем в глаза посмотрю?.. Ух, страшно!»

От холодной воды и волнения Гулю стало трясти как в лихорадке. Она принялась быстро вытираться мохнатым полотенцем.

«А дрожать как осиновый лист тоже, конечно, глупо. С восьмиметровой вышки прыгнула — и ничего, уцелела. Ну а на экзамене, что бы там ни вышло, голова, во всяком случае, останется на плечах. Хоть и пустая, какая ни на есть, а голова…»

Гуля быстро сделала несколько гимнастических упражнений, оделась, поела на кухне и вышла из дому.

Фрося проводила её до порога и долго ещё стояла на площадке лестницы, глядя через перила вниз.

На тихих прохладных улицах ещё не было ни души. Одни только дворники в белых фартуках мели тротуары.

«И виду никому не покажу, что сдрейфила немножко, — думала Гуля, бодро шагая по улице. — Вот сделаю такое лицо, и никто не догадается, что на экзамен иду. А всё-таки счастливые дворники, что им не надо сдавать физику!..»

И она взялась за ручку школьной двери.

В конце длинного коридора, у маленького столика, сидел, подперев ладонями сизые старческие щёки, школьный сторож дядя Опанас. Старик дремал.

Услышав шаги, он вскинул голову.

— А, пташка ранняя! — улыбнулся он Гуле.

— Здравствуйте, голубчик, дядя Опанас, — сказала Гуля и присела на подоконник. — Какие дни чудесные стоят! А из-за этих экзаменов сидишь и паришься в душной комнате. Тут бы на Днепр поехать…

Старик кивнул головой:

— Ничего. Ще богато буде ясных днив. Днипро никуды не динеться.

Гуля дружила с дядей Опанасом. Она носила ему из дому табачок, писала под его диктовку письма внукам в Полтаву. Но не за это любил и уважал её старик, а за то, что она была «розумна дивчина». Уж если возьмётся за какое дело, так нипочём не бросит.

Дядя Опанас уже сорок лет работал при школе, и школьная жизнь со всеми радостями и неурядицами заменила ему семью и дом. Он берёг школьные карты, хранил ключи от всех кабинетов и особенно любил присутствовать в физическом кабинете, когда преподаватель ставил опыты. Нередко случалось, что у преподавателя что-то не ладилось во время опыта. И тогда на помощь приходил дядя Опанас. Он уверенно брал своими старческими, дрожащими руками прибор, вертел его перед глазами и почти всегда в конце концов находил причину неудачи.

— Ось тут подкрутимо, щоб в притирочку, всё и буде справне, Микола Петрович. Ось, бачите? [18]

И всё шло на лад: горело, кипело, искрилось и клокотало как полагается.

— Дядя Опанас, — сказала Гуля, положив руку ему на плечо, — я давно хотела у вас спросить. Как это так? Вы ведь физику не проходили, а опыты ставите лучше иной раз, чем сам Николай Петрович.

— А як же? — спокойно ответил дядя Опанас, скручивая из бумажки цигарку. — Вин же теорехтетик, а я ж прахтетик. Зрозумила?