— Пошел ты!..
Поп легко одной рукой поднял за шкирку Максима, поставил рядом с собой.
— Повторяй за мной: верую!
— Верую! — сказал Максим.
— Громче! Торжественно: ве-рую! Вместе: ве-ру-ю-у!
— Ве-ру-ю-у! — заблажили вместе.
Дальше поп один привычной скороговоркой зачастил:
— В авиацию, в химизацию, в механизацию сельского хозяйства, в научную революцию-у! В космос и невесомость — ибо это объективно-о! Вместе! За мной!..
Вместе заорали:
— Ве-ру-ю-у!
— Верую, что скоро все побегут прочь из городов в чисто поле!.. Верую!
— Верую-у!
— В барсучье сало, в бычачий рог, в стоячую оглоблю-у! В плоть и мякоть телесную-у!..
…Когда Илюха Лапшин продрал глаза, он увидел: громадина-поп бросал с маху вприсядку могучее тело свое и орал, нахлопывая себя по бокам и по груди:
А вокруг попа, подбоченясь, мелко семенил Максим и бабьим голосом громко вторил:
— За мной! – восклицал поп.
— Верую! Верую!
Максим пристраивался в затылок попу, они, приплясывая, молча совершали круг по избе, потом поп опять бросался вприсядку, как в прорубь, распахивал руки… Половицы гнулись.
Оба, поп и Максим, плясали с какой-то злостью, с таким остервенением, что не казалось и странным, что они — пляшут. Тут — или плясать, или рвать на груди рубаху и плакать и скрипеть зубами.
Илюха посмотрел-посмотрел на них и пристроился плясать, время от времени он тоненько кричал: «Их-ха! Их-ха!»