Хениц. Книга I

22
18
20
22
24
26
28
30

Чуть двинул ногой в сторону и противник сразу же повернул ко мне голову. А я задал вопрос.

— Кто ты такой и что тебе от нас нужно?

Тот широко ухмыльнулся.

— Скажем так, я старый знакомый вашего ректора. А от вас, требуется лишь одно — помочь мне спасти жизнь этого идиота.

Глава XXIV

На момент я растерялся. Одержимый, который говорит, что хочет спасти жизнь ректору Хёница — это что-то из разряда гхарга, пекущего булочки и спрашивающего, как у вас дела. Абсолютно невозможно даже представить.

В голове крутилась масса самых разнообразных вопросов, но меня опередила Пайотт.

— Битва за Скэррс. Та самая, в которой участвовали схоры?

Одержимый уткнулся в неё взглядом чёрных глаз и усмехнулся.

— Да, искалеченное дитя. Та самая, когда мы впервые столкнулись с магией, что и правда была опасна.

На первой фразе лицо Синры недовольно скривилось и она машинально покосилась на Лотта. Но практически сразу взяла себя в руки.

— И вы знали Спашена. Но при этом, вы точно не сам Кирнес Эйгор.

Кравнец, который уже чуть продвинулся вперёд, намереваясь подкрасться к одержимому со спины, остановился, расширенными глазами уставившись на Синру. А вот демон снова издал лёгкий смешок.

— Конечно, я не Кирнес. Он ведь… Хотя, зачем вам это знать, правда?

Договорив, сразу повернулся к Лотту.

— Что за позор? Твой дед шёл с нами от болот и пережил всё — от похода к столице до последнего мятежа и удара подземных тварей. А что делаешь ты? Пытаешься зарезать старика королевской бритвой подгорного народа. Что за неуважение к подаркам? Ты вообще в курсе, что ей положено бриться, а не резать глотки?

В кой-то веки, кудрявый аристократ не нашёлся, что ответить. Зато заговорила Лауна.

— Скэррс. Схоры. И ты назвал дедушку по имени. Кто ты? Джойл? Эйкар? Тиллес?

На этот раз одержимый не смеялся. Скорее напротив, на его лице появилось выражение определённой грусти.

— Джойл погиб безвозвратно. Его не вернуть. Даже если и есть следующий мир, куда уходит частица от того, что здесь зовут душой, то в этой крошечной части, уже не остаётся ничего от прежнего человека.