Мертвый кролик, живой кролик

22
18
20
22
24
26
28
30

– Сахару надо купить, – сказал Севостьянов.

Еда у старикана простецкая. Черный чай из здоровенных кружек да бутерброды на подсохшем хлебе. Но Егору казалось, что ничего вкуснее он в жизни не ел.

В субботу, когда он постучался к Севостьянову, старикан первым делом посадил за стол, навалил полную тарелку отварной картошки с тушенкой и сунул вилку в руку. Егор, как ни крепился, был весь в слезах и соплях. Он до последнего верил, что Ленька свалит вместе с ним. Да и намыкался по электричкам с бесконечными пересадками, запутался, не в ту сторону уехал поначалу, устал… Но запах над тарелкой поднимался такой, что он вздохнул и накинулся на еду.

Севостьянов его ни о чем не расспрашивал. Только один вопрос задал:

– Записку своим оставил?

Егор торопливо закивал. Записку он действительно оставил, под хрустальной вазой, которую мама любила. Помнить этого он не мог. Просто сочинил для себя, что любила, и старательно поверил в собственную выдумку. Ваза и правда красивая, особенно когда на нее падает солнечный свет. Цветов отец в ней, естественно, не держит, и если бы однажды он сунул в нее какие-нибудь розы или гвоздички, Егор решил бы, что папаша спятил.

Егор залез на шкаф, снял вазу, стер с нее пыль. И поставил на листок бумаги, вырванный из тетради.

«Жить с вами больше не хочу. Искать меня не надо, у меня все в порядке. Позвоню через месяц».

Нормальный текст. Егор кучу бумаги перевел, пока придумал его. Вышло сдержанно, по-взрослому, – в общем, достойно.

После завтрака Севостьянов закрылся в сарае и стал колдовать со своим агрегатом. Егор собрался, обмотал горло шарфом, сунул фотографию мамы в нагрудный карман. С бумажной карточки мама смотрела как живая: бровки вразлет, на щеках ямочки. На шее серебряный кулон, большой и толстый, размером с карманные часы. Бабушка однажды листала фотоальбом и вдруг брякнула, что этот кулон выглядит на маме как ярмо на корове. Егор взбесился и наорал на нее. Такого наговорил, что прибежавший отец отхлестал его ремнем.

Фотография мамы, конечно, была и в телефоне. Но телефон Егор оставил в квартире. Не дурак же он совсем! По нему отследить человека – дело двух часов.

Он сунул в рюкзак бутерброд, застегнул молнию. За спиной проскрипели половицы: из сарая вернулся Севостьянов.

– Тебя к вечеру ждать или как?

– Ждать, конечно, – вскинулся Егор. – Куда я денусь…

– Ну, мало ли. Ты у нас парень загадочный.

Егор криво ухмыльнулся.

– К ужину точно вернусь.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Маршрут до мордовинского дома Егор проложил еще за неделю до побега, а потом переписал в тетрадочку и стер из истории браузера. На платформе, дожидаясь электрички, он запоздало сообразил: надо было попросить запасной телефон у Севостьянова. Наверняка у него какая-нибудь старая трубка валяется в загашнике. И симку старикан мог бы купить для него.

Но кому звонить?