Страж зверя

22
18
20
22
24
26
28
30

Я зажмурился и сунул руку с открытой склянкой в границу. И тут же заорал от боли. Чтоб тебя на хер!

Голову пронзили тысячи голосов, тысячи острых игл чужого сознания.

Терпи, старый больной урод. Терпи. Сам виноват.

Чтоб моим соплеменникам обыкалось за гранью! Надо сосредоточиться.

Громоподобный шум превратился в шепот, и я наконец уловил то, что мне было нужно — мерное биение магии, текущей по артериям Малеи. Нити силы, нити жизни городов.

А вот и он. Пограничный контур. Ни капли не должно упасть мимо, ни одной гребаной капли. Вот только руки трясутся. Из-за боли и напряжения трясутся долбаные руки. Серая жидкость капля за каплей перетекает в контур, меняя его, затачивая под то, что мне необходимо. Последняя срывается вниз. Вздрагивает вся система, вспыхивает серым и гаснет.

Вот и все.

Я уселся на пол рядом с сердцами, боль, разрывающая виски, постепенно утихала.

Ненавижу ментальную магию. А ментальную магию, завязанную на крови, ненавижу еще больше. А ментальную магию, завязанную на крови моих соплеменников… Короче, ругаться хочется громко, долго и так, чтобы большая часть особо удачных изречений вошла в архивы.

Десять лучей, чтобы собрать себя в охапку и заставить подняться на ноги. Никто не должен видеть князя таким.

Я не любил это место, скорее всего, потому, что оно слишком сильно напоминало мне о резне трехсотлетней давности. Или о том, как бродил возле родового замка, усеянного трупами, и среди крови, грязи и оторванных частей тел выискивал еще живых, но уже обреченных на смерть вампиров. Своих и чужих. Странно, но ни тогда, ни сейчас разницы между ними я не видел. Противно было одинаково. Противно от себя самого, от ситуации, от того, что ничего не могу изменить.

А теперь я — князь. Вот только если поначалу, не смотря на всю гадость того, через что пришлось пройти и кем стать, я с восторженными, горящими глазами бросился строить новую империю, то теперь… И глаза помутнели, и запал отдал концы, и все чаще показывалось наружу раздражение.

Двести семьдесят пять лет постоянной борьбы, крови и боли кончились в один миг.

Я помню, как вышел на балкон спальни и понял, что вот, собственно, и все. Все непокорные, опальные, несогласные мертвы. Основные договоры подписаны, клятвы приняты. Малея наконец-то стала такой, какую мы и хотели видеть. А дальше? А что дальше?

Я был растерян, я завис посередине, заблудился.

Не понимал, как это — отдыхать. Не умел и не хотел этому учиться. И начал кидаться из одной авантюры в другую, пока и от этого не стало сводить зубы.

Сегодня мое спасение и спасение Малеи — это лаборатория. Формулы, новые составы, эксперименты с нежитью и нечистью. Зелья, травы и опыты, как выяснилось, требуют предельной концентрации, невероятного терпения и тяжелой работы. Именно терпение я и вырабатывал сначала. Терпение и необходимость держать себя под контролем, а значит, и тьму внутри. Терпение стало той нуждой, всю значимость которой я понял лишь тогда, когда перестал словно проклятый носиться с отрядами и выискивать заговорщиков. Терпение…

Вот и сегодня оно, скорее всего, будет очень кстати.

Гномы… Скоро это слово станет ругательством. Особо изощренным. Хорошо, что делегация маленькая, визит рабочий и можно не соблюдать протокол — обойтись без Белого.

— Не скажу, что рад вас видеть, — я с тоской оглядел четверых послов. Несчастный Селий, в чью зону ответственности как раз и входили неутомимые копатели, побагровел. Блез плотнее сжал челюсти.