Новые приключения Гулливера

— Фрель Релок?! — потрясенно переспросил я. При этом, хотя я и старался умерять силу голоса, восклицание мое вновь прозвучало для Берго Лорека близким раскатом грома. Лицо главы эмигрантов страдальчески искривилось, он зажал уши и отскочил на несколько шагов. Я тотчас извинился. Его святейшество царственным жестом простил мою неосторожность, после чего сказал чуть слышно:

— Именно Фрель Релок. Я сказал вам, что видел его когда-то. Он был именно таким, как вы сказали: хромал на правую ногу, шея у него была искривлена, а передние зубы выбиты. Все это случилось с ним в застенках лилипутского суда, куда он был брошен за преданность истине.

Надо ли говорить, сколь задумчивым возвращался я в свой шалаш? Погруженный в воспоминания и мысленные рассуждения, я невнимательно следил за дорогой, так что лишь благодаря специально отряженному караулу блефускианской гвардии возвращение мое не сопровождалось большими несчастьями. Ведь блефускианцы так же, как и лилипуты, отличались крайним любопытством и одновременно беспечностью, я запросто мог растоптать зевак, то и дело крутившихся у меня под ногами.

8

В это время я уже готовился к отплытию в родные края. Этот шанс дал мне случайно обнаруженный в полулиге от северо-восточной оконечности острова Блефуску дрейфовавший бот. Не знаю, как оказался он в море, скорее всего, был сорван с какого-нибудь судна во время шторма. С помощью двадцати кораблей блефускуанского флота, оставшихся после памятного разгрома, я сумел доставить бот на берег и начал готовиться к отъезду. Я окончательно выбросил из головы страшную историю, связанную с заброшенным и оскверненным храмом. Мысли мои заняты были предстоящим отплытием. Я шил паруса, готовил припасы и с нетерпением ждал того дня, когда смогу наконец сказать последнее «Прости!» удивительным этим местам и пуститься в отремонтированном ботике в опасное плаванье по воле волн. День этот приближался — правда, не так быстро, как мне хотелось. Все время мое занято было тем, что я стремился как можно тщательнее подготовиться к различным сюрпризам будущего опасного предприятия.

Обыкновенно за деяниями моими следили несколько тысяч любопытствующих блефускианцев. Так было и в то памятное утро, когда вдруг пронзительные звуки труб известили меня о прибытии посланника от императора Блефуску. Посланник — почтенного вида герольд в пышных ярких одеждах — передал мне весть о прибытии посольства от императора Лилипутии. Я изрядно встревожился. Мало ли какие планы могли возникнуть у моего нового покровителя относительно персоны Куинбуса Флестрина? Возможно, в обмен на некие уступки его блефускуанское величество Больгасто согласится сделать то, что не успел сделать его лилипутское величество Гольбасто IV — ослепить провинившегося Куинбуса Флестрина отравленными стрелами? Мой опыт общения с царствующими особами ограничивался встречами с двумя вышеназванными императорами, но как минимум в одном случае это опыт казался мне горьким. Так что я встретил весть о посольстве с вполне понятной настороженностью.

Посольство возглавлял, как мне передали, мой давний знакомый, которого я к тому же еще совсем недавно числил в своих друзьях — до известного заседания Тайного совета. Я имею в виду главного секретаря Рельдреселя.

В течение нескольких дней пребывания посольства я старался находиться за пределами города — на берегу. Тем более, как я уже говорил, мне хватало занятий. Думаю, читатель вполне может себе представить хотя бы работу по шитью паруса. Самое грубое полотно, которое мне было доставлено по милостивому распоряжению императора Больгасто, было тоньше тончайших английских тканей. Поэтому пятьсот блефускуанцев, назначенных императором, трудились день и ночь, сшив тринадцать слоев этого полотна, чтобы получить сколько-нибудь подходящую парусину. Но у меня так и не возникло уверенности, что сделанный мною парус обладал хотя бы половиной той прочности, которая необходима была для будущего плавания.

Как раз в день окончания работы над парусом я и встретил лилипутского посла. Вернее сказать, свернув получившийся четырехугольный многослойный кусок ткани, я к удивлению своему и некоторой тревоге обнаружил Рельдреселя, стоящего рядом с покоившимся на берегу почти снаряженным к путешествию ботом. Помимо главного секретаря Тайного совета императора Лилипутии здесь же находились несколько его подчиненных, а также два десятка блефускианских гвардейцев в блестящих шлемах и кирасах, с длинными алебардами в руках. Тюрлилак с интересом рассматривал лежавшую на боку посудину, многократно превышавшую размерами самый большой местный корабль — что из блефускуанского флота, что из лилипутского.

От неожиданности я присел на корточки. Мое движение было неверно истолковано лилипутским послом. Он решил, что я присел для того, чтобы заговорить с ним и, тотчас отвернувшись от ботика, приветствовал меня в самых цветистых выражениях.

Я вынужден был остаться в сидячем положении и ответить на его приветствие. Сделал я это максимально сухо и тотчас поинтересовался, что именно привело посла ко мне. Рельдресель принял величественную позу. Чиновники, сопровождавшие его, расположились позади правильным полукругом, а гвардейцы встали по стойке смирно. После этого, высоко подняв руку, Рельдресель заявил громко и торжественно:

— Куинбус Флестрин! Я здесь для того, чтобы потребовать вашего возвращения в Лилипутию. Вы обязаны немедленно вернуться и пасть к ногам его величества Гольбасто Момарена. Вас обвиняют в нескольких преступлениях, но главное — в неблагодарности!

Тут я вспомнил, что в Лилипутии неблагодарность считается одним из самых тяжких преступлений и в определенных случаях карается даже строже, чем убийство. Правда, мне довелось убедиться в том, что в этом вопросе легко было злоупотребить существующими законами.

Пока я вспоминал об этой поразившей меня особенности лилипутского законодательства, тюрлилак продолжил:

— В случае отказа вернуться, о Куинбус Флестрин, к уже совершенным преступлениям вы прибавите еще и неповиновение вашему властелину!

— Ну знаете! — моему возмущению не было предела. — Вы что же, господин главный секретарь, и вправду надеялись на то, что я покорно подставлю свои глаза под отравленные стрелы? Боюсь, вам придется отплыть восвояси, не выполнив императорского поручения. Я вовсе не намерен рисковать здоровьем ради того, чтобы удовлетворить жажду мести вашего игрушечного императора и прочих моих недругов.

— Отравленные стрелы? — Рельдресель удивленно воздел руки. — О каких отравленных стрелах вы говорите?

— О тех, которые, по вашему предложению, должны были ослепить меня, впившись в глаза, — ответил я. — Те самые отравленные стрелы, которые вы, ваше превосходительство, считали большой милостью!

— Ничего не понимаю, — воскликнул Рельдресель. — И не хочу слушать кощунственные речи, более напоминающие бред сумасшедшего. Подумайте над распоряжением его величества, я оставляю вас, — и, сохраняя прежнюю величественную осанку, главный секретарь прошествовал к своему портшезу.

После его отбытия я вернулся к своим делам. Как я уже говорил, прибытие посольства вселяло в меня некоторую тревогу. Однако то, что Рельдресель высказал свои требования ко мне открыто, несколько успокоило меня.