С 2004 года – пенсионер.
Не состоял. Не привлекался.
Нижеприведённый очерк был опубликован в книге “Живёт страна Пикулия”, которую выпустила в 2006 году Антонина Ильинична Пикуль.
Сладкая каторга Валентина Пикуля
Илан Полоцк, мой рижский коллега из журнала “Даугава”, пытался меня образумить, слегка перефразировав библейское изречение: “…но легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем репортеру пробиться к Валентину Пикулю”. Рассказывал истории про его строптивый характер и полнейшее равнодушие ко всякого рода паблисити. Истории эти лишь укрепляли мою решимость видеться и говорить с писателем, чьими книгами я зачитывался уже давно, ради которого я полетел бы не то что в красавицу Ригу, а и на самые Соловки, откуда весной 43-го, в свои неполные 15 лет, юнга Валентин Пикуль был направлен для несения боевой службы в должности рулевого на эскадренном миноносце “Грозный”, который воевал на Северном море.
Вот так просто и легко написалось: “направлен… для несения боевой службы”. А ведь он, которого друзья, а равно и недруги, считали образцом предельной прямоты и беспредельной честности, вступление во взрослую жизнь отметил… обманом: желая во что бы то ни стало быть зачисленным в Соловецкую школу юнг, накинул себе пару лет сверх прожитых. То была ложь во спасение, с той лишь разницей, что спасать будущий юнга намерен был не себя, а – родину. За его плечами оставалась тяжелейшая блокадная зима сорок первого года в родном Ленинграде, а впереди маячили долгие (детским сердцем, рано познавшим беду, он предчувствовал это!) месяцы и годы войны, и у стен осажденного Сталинграда сражался в рядах батальона морской пехоты его отец, батальонный комиссар Савва Пикуль – украинский крестьянин по происхождению, воин и патриот по призванию, сам начинавший жизнь рядовым матросом на эсминцах Балтики.
Семнадцати лет от роду, прикрепив на груди три боевые медали (ему за них пеняли прохожие на улице: “Сними! Как не стыдно носить чужие, мальчишка!..”), вчистую демобилизовавшийся юнга Пикуль вернулся в Ленинград, где его ждало место на подготовительном отделении военно-морского училища. Здесь от него, успевшего перед войной закончить всего лишь пять классов неполной средней школы, требовалось решать задачи по алгебре и тригонометрии. Поняв, что в этих предметах он не только не плавает – тонет, – Пикуль поступил соответственно своему характеру: отказался протирать штаны за одной партой с “малолетками”, а немногочисленной к тому времени родне громко и самоуверенно заявил, что чувствует в себе иное призвание – писательское…
Есть у Валентина Пикуля небольшой по объёму, но поразительный в простоте и откровенности автобиографический очерк “Ночной полёт”. Беседуя с читателем доверительно, он вспоминает о своих первых литературных опытах – то иронизируя над собой, то по праву родителя гордясь детищем, произведенным на свет в “зеленую” пору молодости. Меня в “Ночном полёте”, как и во всей творческой судьбе автора, более всего поражает упрямая вера в свои силы и возможности: это она, вера, вывела его на дорогу русской исторической романистики, чтобы через годы самообразования в библиотечных залах и за “домашним” чтением (язык не поворачивается назвать домашним без кавычек чтение на чердаке, при свете керосиновой лампы!) превратить вчерашнего дилетанта-пятиклассника в одного из популярнейших прозаиков нашего времени, чьи романы, при неизменно массовых тиражах, всё же не способны были удовлетворить ненасытный читательский спрос. И пусть назвал он “творческой неудачей” свой первый роман “Океанский патруль”, главный герой которого, юнга Рябинин, прожил книжную жизнь куда более яркую, нежели реальный юнга Пикуль, но роман этот был нужен уже хотя бы потому, что явил собой долг памяти всем подросткам военной поры, погибшим на суше и на море, сражаясь с врагом. Ни до, ни после “…патруля” – никто не сделал это лучше, чем Валентин Пикуль!
Годы берут своё – бесспорная мысль. Но годы и дают. Талант литератора-затворника (к жилищу которого я пока не дошёл в своём рассказе) с годами всем нам дал не так уж и мало: жадным до российской старины – хронику десятилетия тираницы Анны Иоанновны “Слово и дело"; “Фаворит” – роман о жестоком и славном времени, в которое правили страной Екатерина Вторая и Григорий Потёмкин при её великодержавной особе; любознательным по части военной истории России – романы “Моонзунд”, “Из тупика”, “Три возраста Окини-сан”, “Крейсера”, “Богатство”, “Каторга"; желающим узнать о хитросплете-тениях дипломатии – “Пером и шпагой”, “Битва железных канцлеров”. Особое место по справедливости занимает “Реквием каравану PQ-17” – строгое, скорбное и точное повествование о героической гибели советских, американских и британских моряков в годы Второй мировой войны.
Затрудняюсь, да и не вижу в том особой нужды перечислить миниатюры Пикуля – эти микророманы, каждый со своим увлекательным сюжетом, из которых, если их собрать воедино, наберется несколько увесистых томов. Занимательнейшее чтение!
Ощущая себя этаким “пикулеведом” (даром, что ли, к тому времени я прочёл все книги этого популярнейшего автора 1970 – 1980-х годов, проштудировал массу статей о нём!), мог ли я всерьёз воспринимать резоны Плана Полоцка по поводу нелюдимости Пикуля! Безосновательными выглядели в моих глазах острастки типа: “Даже не пробуй к нему пробиться, не примет, ещё и заругает”. Я об одном просил – добыть мне номер его домашнего телефона. Оказалось, никто этого номера не знает, и служба 09 его тоже не дает: так потребовал абонент. Три дня прошли в поисках и расспросах – ни малейшего результата. Мне грозило возвращение домой с пустыми руками.
Моя благодарность и низкий поклон славной, отзывчивой женщине Ирине Литвиновой – в ту пору корреспонденту латвийской газеты “Советская молодёжь”! Она приняла близко к сердцу мою заботу, взялась помочь, но предупредила:
– Валентин Саввич две недели назад перенёс инсульт, врачи прописали ему полный покой, мне говорила об этом Антонина Ильинична, его супруга, хотите – позвоню ей, а уж там как повезёт…
Она сняла трубку, набрала номер, поздоровалась, прежде чем изложить суть дела, и я, сидя напротив, услышал, как на другом конце телефонной линии ей выговаривали громким, взволнованным голосом:
– Ирина Петровна, ну о чём вы говорите, у Валентина Саввича дважды на дню инъекции всякие, ЭКГ, – а вы про какое-то интервью. Нет и нет!
Поняв по выражению лица Литвиновой, что мне “не светит”, я зашептал ей под руку:
– Попросите, пусть встретится со мной, расскажет о муже, этого достаточно.
Но про себя подумал: да мне бы только ногу просунуть в дверной проём – а там посмотрим…
Литвинова просьбу мою добросовестно повторила в трубку. Попрощавшись с супругой писателя, сообщила:
– Завтра в одиннадцать утра вас ждут в библиотеке Дома офицеров. Спросите заведующую. Ну, ни пуха, ни пера.