Честно говоря, я очень удивился, встретив первого помощника пьяным, поскольку каждый рейс он проводил активную антиалкогольную кампанию. На собраниях, на инструктаже, по судовой трансляции в принудительном режиме он всё время втолковывал нам, что пьянство – это бич, пить спиртное – потакать врагам социалистического образа жизни, и при этом приводил последний тезис партии, что экономика должна быть экономной. Эти «лекции» являли собой смесь политической ереси, неумеренного словоблудия и постоянного рукоплескания руководящей и направляющей роли партии, состоявшей с докладчиком в каком-то почти мистическом родстве. Про «родство» я вспоминаю не для красного словца, потому что, когда он упоминал партию, то прилагательные «родная коммунистическая» шли обычно вместе, как неотъемлемые части самой партии. В наше «продвинутое» время кто-то, вероятно, и посмеётся над этим. Но тогда всё было очень серьёзно. И смеяться мы позволяли себе только в очень узком кругу, а ещё лучше в одиночку, запершись в каюте. Я даже подозреваю, что над его лекциями-инструктажами смеялся весь экипаж, но именно тихо, про себя, в своих каютах. В итоге они оставляли какой-то неприятный осадок в душе. Всё это усугублялось ещё и тем, что первый делал своеобразные рейды, иногда вместе с «комиссией», в которую обычно включал парторга и профорга. Цель этих рейдов заключалась в выявлении пьянствующих в самый канун Нового года или других праздников, которые принято на Руси отмечать застольем. «Комиссия» обычно совершала обход кают рядового состава. Комсоставу якобы доверяли, особенно, высшему. Могу заверить, что капитан от такой проверки был точно избавлен. Никто уже не удивлялся, если за пять минут до Нового года, без стука, резко открывалась дверь каюты, и на пороге показывался Перелыкин в парадной форме и с неподкупным лицом блюстителя высшего порядка. Думаю, что даже хорошо обученный и проявивший себя в сражениях римский центурион стушевался бы от позы и сурового взгляда представителя «родной коммунистической партии». Партийный чиновник при исполнении – это высшая ипостась некоего брезгливого покровительства и безусловного, как бы врождённого, превосходства и карающего снисхождения.
Нередко случалось, что он заставал компании в самый ответственный момент, когда тосты произнесены, пожелания высказаны, бокалы подняты на нужный уровень. Но тут открывалась дверь, и следовала минутная немая сцена с застывшими участниками, а потом – анафема нарушителям социалистической дисциплины. После анафемы следовали распоряжения профоргу:
– Долгопятов, запиши всех в блокнот. Потом будем делать оргвыводы.
Таким образом, собирался компромат на членов экипажа. А имея компромат, легко и запугать, легко и завербовать, и, вообще, – легко управлять и манипулировать. Приёмы не новые, но хорошо зарекомендовавшие себя в истории.
После трёх месяцев промысла в центрально-восточной Атлантике наш траулер зашёл в датский порт Орхус, и мы ощутили на себе другое новшество. Обычно при подходе к причалу у борта всегда собирается часть экипажа, чтобы посмотреть после долгих морских мытарств на твёрдый берег, на город, который временно примет моряка в лоно своих улиц, на новые лица, почти всегда появляющиеся на кромке причала, будь то портовые власти или просто праздношатающиеся зеваки. В тот день, – а было это в пятницу в конце рабочего дня, – датчане, как специально, приехали поглазеть на портовую жизнь своего города, где можно соприкоснуться с другой, отнюдь не бюргерской бытийностью, можно подышать запахами моря, принесёнными железными морскими скитальцами разных мастей. Наш железный скиталец выглядел особенно примечательно, поскольку таких больших рыболовных судов не строила ни одна страна в мире. Поэтому на причале собралось изрядно датского народцу. Стояли целыми семьями, с детьми и без детей, пожилые и молодые, парами и в одиночку. Публика разномастная, но доброжелательная. На лицах улыбки, машут руками, выражают крайнюю степень благорасположения. Встречают, как родных. Конечно же, не ответить на явные знаки внимания было бы, по меньшей мере, некультурно. Отдельные члены экипажа, собравшиеся у борта, тоже стали в ответ помахивать руками, улыбаться, выражать некую солидарность с орхусцами. И в этот самый момент является на свет Божий сам Перелыкин – первый помощник капитана в форменном кителе с широкими шевронами, с жестяным переговорным рупором в руках и абсолютно трезвый. Поставив у ног рупор, похожий на большую воронку, он громко и дробно хлопает в ладоши, чтобы привлечь к себе внимание и кричит смятенным и гневным голосом:
– От борта!!!
Для усиления впечатления он прикладывает узкую часть воронки-рупора к губам и повторяет свой призыв, но уже гораздо громче, одновременно сгребая свободной рукой воздух, чтобы все уразумели, что от борта нужно отходить, поскольку с капитализмом ничего общего у нас нет и не будет.
– От борта!!! Ядрёна корень! Маломеров! Кому это ты там лыбишься и рукой машешь?!! Я же сказал – от борта! Ёпэрэсэтэ!
– То к борту, то от борта, – запричитал кто-то, – не поймёшь, чего и хочет.
– Когда к борту, это только коммунистов касается, стал пояснять Маловеров. А от борта – то для всех. Здесь всё от ситуации зависит. Политическая работа у нас на высшем уровне. Не придерёшься. Сколько энергии уходит зря, сколько слов вылетает в трубу. Их переложить бы на стихи, сплести в строфы с рифмами диковинными, смотришь – и толковое чего-нибудь вышло, песня какая-нибудь вызрела патриотическая.
Прошло несколько лет. Прошла Перестройка. Развалился Союз. Развалился флот. Развалилась «родная коммунистическая» партия. Многим морякам пришлось уйти под чужие иностранные флаги. В том числе и мне. Выбора не было. Волей случая наше судно под флагом Доминиканской Республики оказалось в бывшем рыбном порту бывшей Траловой базы. Причалы пусты. Флот растащили новоявленные Ротшильды. Все портовые постройки заняты под таможенные склады, офисы. Раньше здесь кипела жизнь, теперь царил невидимый бизнес. На узкой аллее, ведущей к проходной бывшего порта, мне встретился Перелыкин. Узнал его сразу. Правда, потускнел, сдал лицом, пропал живот.
– Здравствуйте, Валентин Сергеевич, – поздоровался я.
– A-а, старые знакомые, – отозвался он с каким-то странным смешком и протянул мне руку.
Явно не узнал. И руку раньше не подавал. Что-то изменилось во взгляде – из-под полуопущенных век пропало надменное покровительство. Появилась даже некая запуганность – стрелял изредка глазами, как бы ожидая внезапного нападения из кустов.
– Ну, как, помполитом больше не работаете? – спросил я без всякого злого умысла.
– Гы, хорошая шутка, – оценил он вопрос. Вот, пристроился здесь ночным сторожем в одной фирме. Специальности-то никакой нет, ёпэрэсэтэ. Приходится «батрачить» на молодёжь. Молодым везде у нас дорога…
– А старикам тогда почёт? – указал я ладонью на его ещё не по-стариковски выпуклую грудь.
– Какой там почёт! Пенсию отодвинули. Мне ещё год мантулить, ёпэрэсэтэ! При Советской власти я бы уже пять лет сидел на максималке и в ус бы не дул. Зимой – фикус поливай, а летом – в Крым под солнышко. И внучатам на конфеты ещё оставалось бы. А сейчас… Тьфу! Крым, русской кровью не раз политый, хохлам отдали! Да, где ж это видано! На пенсию – неделю жить. А дальше? Не-е, советская власть так не поступала.
– А чего ж вы её из рук выпустили? От вас многое зависело.
– Ни хрена от нас не зависело! Ёпэрэсэтэ! Там без нас всё поделили. Никого не спросили. Не, вернее, спросили. Народ. На референдуме. Чтобы знать, что он думает и сделать наоборот. Попрать, так сказать, его волю. И попрали…
ebooksa