– Camel, camel! Seat down, please!
– How mach? – сразу спросили мы.
– О! Nothing, – ответил милый паренёк.
От него веяло таким доброжелательством и гипнотическим целомудрием, что мы сразу ему поверили: он хочет в силу своей жизнерадостности и любви к миру бесплатно прокатить иностранцев на своём верблюде. Среди поверивших оказались я и мой сын, который числился у нас матросом. Боцман с механиком, старпом и повар решили посмотреть на нас со стороны.
– Первый раз такое слышу, – пожимал плечами боцман, – чтобы на верблюдах и насынг. Это что, бесплатно, что ли?
– Сейчас, вот, и посмотрим, – в задумчивости проговорил старпом.
Арапчонок, узнав, что мы русские, тут же переключился на наш язык:
– Это хороший верблюд. Садись, пожалуйста. Садись – ничего не стоит.
Мы оседлали миролюбивых верблюдов, покрытых вязаными ковриками с мелким орнаментальным рисунком. Впереди седла была прикручена толстая палица, плотно обмотанная полотняным жгутом. Когда верблюд вставал на задние ноги, – а именно с них он начинает свой подъём, – я понял, что если бы не эта опора, в которую я тут же вцепился руками, то лететь бы мне кубарем с высоты седла на голову бедного животного. Да, на верблюда, как на коня, не запрыгнешь – высоковат. Да и горб не даст ногу забросить. Говорят, что езда верхом на верблюде – идеальное упражнения для позвоночника. Недаром у кочующих и оседлых феллахов-бедуинов, в жизни которых верблюд играет не последнюю роль, не наблюдается таких болезней, как остеохондроз или геморрой. При каждом шаге верблюда позвоночный столб наездника превращается в эластичный стебель, извивающийся в неком ритмичном пластическом танце. Это было очень приятное чувство.
Арапчонок сопровождал нас и ласково-подобострастно заглядывал в наши глаза:
– Гут? Хорошо?
Мы наблюдали с высоты двух человеческих ростов панораму древнейшего в мире кладбища с надгробными пирамидальными постаментами, выше которых до недавнего времени не было на земле ни одной постройки. Вот это память о предках! Не то, что наши убогие погосты с покосившимися от времени надгробными плитами. Всем усопшим, конечно, такие пирамиды не поставишь. Иначе человечество только и занималось бы возведением подобных монументов. Ни много, ни мало на строительство только одной пирамиды Хеопса ушло около двадцати лет.
– Ты слышишь, Толян? – обращался я с высоты своего положения к боцману, который сопровождал наш небольшой караван, – у нас собственной комнаты в коммуналке, бывает, за всю жизнь не добьёшься, а здесь персональная гробница на всю послежизненную смерть.
– Да, – подтверждал Толян, – впечатляет.
Арапчонок дружественно поглядывал и на боцмана, и на меня, и на моего сына, а особенно – на верблюда. Остальные члены нашей группы мигрировали несколько поодаль, вращая головами и шаря глазами по достопримечательностям.
– Ну, что, Ахмед, – обратился я к симпатичному погонщику верблюдов, – у пирамиды Хеопса останавливай свои корабли пустыни.
– Али, – поправил погонщик с обворожительной улыбкой, – меня зовут Али, с вас десять долларов.
Мы с сыном недоумённо переглянулись.
– Ты же сказал nothing – ничего не стоит…
– Я сказал правду: сесть на верблюда ничего не стоит.