На отшибе всегда полумрак

22
18
20
22
24
26
28
30

Она улыбнулась.

— Нет, Ален. Я такая, какой он меня создал. Мои родители сделали меня такой. И ты не сможешь мне помочь. Даже не так. Я не нуждаюсь в твоей помощи, потому что это мой путь.

— Это ты убила своих родителей?

* * *

Это был мой праздник, выпускной в университете. К тому времени на моем счету уже было исчезновение трех плохих мам и одного отвратительного папы. Но именно в тот вечер я захлопнула дверь в прошлое навсегда и сделала еще один шаг в будущее.

— Вы с Сиреной росли вопреки всему, — сказал он мне, привязанный к любимому стулу на кухне. — Несмотря на то, что мы с Люси перестали вас замечать, вы, словно сорная трава, пробивались к свету, росли и крепли. Ты выжил, сын, только потому, что она любила тебя. Ох, Сирена любила тебя больше всех на свете. Как только ты родился, она не отходила от тебя, возилась с тобой, делилась едой. Пока она была маленькой, она считала, что у нее есть брат. А когда она поняла, что я сделал, заметила мою злость и ненависть к тебе, презрение поселилось в ее взгляде. Каждый божий день, когда наши глаза встречались, я видел в них упрек. Да кто она была такая, чтобы обвинять меня? Кто наделил ее этим правом? Чем старше она становилась, тем больше пыталась мне противоречить. Когда я ловил ее на непослушании, во мне не было жалости, я лупил ее сильнее, чем дворовую собаку. Но она была упряма, вся в мать. Она была вся в мать…

Я сжала кулаки и ударила его по лицу. Это он не имел права даже заикаться о ней.

— А теперь развяжи меня, Александр, — зарычал он. — Посмотри, каким ты стал, весь такой умный и важный. А кем бы ты был, если бы у тебя было все? Если бы все было по-другому? — спросил он с какой-то гордостью, словно это была его заслуга.

— Я была́ бы, — ответила я. — Была́ бы любимой дочерью, любимой сестрой, я была бы нормальной, — прошипела я.

В тот вечер, я смотрела в глаза зверя, которого боялась все детство. Зверя, которому теперь могла противостоять, монстра, которого могла уничтожить.

— Где мать? — взревел он. — Мелкая ты дрянь.

Я только улыбнулась его словам. Теперь и он признал, что я девушка.

— Она тебя уже не слышит, — сказала я спокойно.

Его глаза широко раскрылись, он стал бешено дергаться. Его тело, словно под током, билось в необузданных конвульсиях. А я улыбалась и смотрела, как он мучается от осознания того, что теперь их жизни зависят от человека, которого он не хотел пускать в этот мир, от человека, которого он ненавидел.

— Дочка, пожалуйста, отпусти меня. Или скажи, что с ней все в порядке, что ты просто связала ее, как и меня.

— Дочка? У тебя нет второй дочки, и никогда не было, ты что, забыл?

— Скажи-и-и-и, — заорал он, разбрызгивая свою вонючую слюну.

— Что сказать? — издевалась я, и улыбка играла на моих губах.

— Скажи, где она? Скажи, что с ней все в порядке!

— Ладно, папочка. Она сидит там, на улице, прямо перед окном. Просто темно, и ты ее не видишь. Все ли с ней в порядке? Посмотри сам.

Я повернула стул так, чтобы он мог смотреть в окно. Вышла из дома и подошла к ней. Она сидела прижатая спиной к бревну, служившему скамейкой. Ее рот был зашит, мне не хотелось, чтобы она громко кричала, она была этого недостойна. Хотя, может, это было лишним, ведь она уже не смогла бы издать и звука. Уже час она горела в аду, ведь кровь имеет свойство очень быстро вытекать из открытых отверстий.