С ключом на шее

22
18
20
22
24
26
28
30

— Ну как ты, дружочек? — спрашивает тетя Лена, и ее голос едва слышен за шелестом и гулом. Это гудят волны в проливе. Бесятся, ловят пастями снег, завиваются белыми барашками. Подпрыгивают, хватают за хвост теть Ленин голос, и он становится все слабее, все отдаленнее, будто не может дотянуться.

— Ну расскажи, как у тебя дела? Алло? Алло! Янка, ты меня слышишь?

Яна изо всех сил сжимает трубку, приваливается к деревянной стенке кабинки и закрывает глаза. Папа и теть Света нависают за спиной. Слышно их тяжелое, возмущенное дыхание.

— Ты бы хоть поздоровалась, — шепотом говорит папа.

— Ты хорошо учишься? Хорошо, да? — кричит из неимоверного далека тетя Лена. — А со скрипкой как?

Давление за спиной становится невыносимым; стены смыкаются, сжимая Яну твердыми деревянными боками.

— Нормально… — произносит она одними губами, но тетя Лена слышит — и заливисто смеется:

— «Нормально», надо же! Ну хорошо, что нормально! — она снова смеется. — Ладно, Янка, целую тебя. Передай папе трубку, я не договорила.

Яна протягивает трубку отцу и, обливаясь потом, вываливается из кабинки. Лизка проснулась и теперь ворочается в санках, озирается огромными круглыми глазами, налаживаясь реветь. Яна торопливо приседает на корточки, показывает язык, давит пальцем на крошечный нос-кнопку. Лизка хихикает.

— Я тебя не слышу, связь плохая! — орет в кабинке папа, и теть Света налезает на проем, словно если она напряжется — то далекий голос с материка станет отчетливее. — Не слы-шу! Горбуши? Копченой? Конечно, Ленка, какие вопросы! Алло? Алло!)

* * *

Людей в торговом центре толклось на удивление много. Прикрываясь бутылкой, Яна проблуждала в стеклянном лабиринте минут пять. Здесь шел ремонт; рядом с грязными стеклянными перегородками на грубых козлах стояли ведра краски, в воздухе висела цементная дымка, а под ногами похрустывали мелкие обломки кирпича. Она уже хотела уйти, когда наконец обнаружила нужный ларек, зажатый в угол отделением мобильной связи и охотничьим магазином напротив. Яна протиснулась между застекленными прилавками, заставленными флаконами с жидкостями ядовитых расцветок, стараясь не снести ничего полами куртки или рюкзаком; к счастью, касса стояла у самого входа, и далеко пробираться не пришлось. Закутанная в пестрый флис продавщица азартно подалась навстречу, и Яна наконец оторвала от лица степлившуюся бутылку.

— Здрасьте, — буркнула она. — Мне бы тональник. Или корректор. Что-нибудь такое.

Продавщица с готовностью закивала.

— Парень, да? — сочувственно спросила она, ловко выгребая на прилавок бежевые тюбики. Яна неопределенно хрюкнула и с преувеличенной сосредоточенностью принялась выбирать нужный. — Да уж, мужики… — вздохнула продавщица. — Да что с них взять! Вы, молодые девки, слишком гордые. И не спорь, по лицу вижу, что гордая! Он тебе слово — а ты поперек, так, да? Мудрее надо быть! Мой вот тоже… пришел вчера на рогах, так я ему супчика, рыбки жареной, а у меня, вот, бизнес свой, и сама я…

— Мне бы посветлее, — перебила Яна. Продавщица с сомнением окинула взглядом ее лицо, неохотно выложила на прилавок еще один тюбик.

— Этот возьмите, корейский, хорошо берут…

— Пойдет, — Яна торопливо ухватилась за корректор — достаточно светлый, чтобы не светить желтым пятном на лице. Расплатилась с растерявшей всю приветливость продавщицей. Помялась, прикидывая, сможет ли замазать фонарь в ближайших окрестностях. По всему получалось, что нет. Заранее морщась, Яна вскрыла тюбик и принялась размазывать крем по болезненной припухлости.

— Что ж вы вслепую мажете-то!

— Да ладно, я так, — отмахнулась Яна, но продавщица уже сердито грохнула на прилавок настольное зеркало. Яна со вздохом склонилась над стеклом. Как всегда, отраженное пространство казалось нереальным и (голодным!) пугающе чуждым, а собственное лицо — зеленовато-бледным, напуганным, совсем некрасивым. Приоткрыв от напряжения рот, Яна принялась неумело замазывать фингал, который уже начал багроветь.

Уловив боковым зрением движение за спиной, она невольно скосила глаза. Сердце ухнуло в низ живота, как в воздушной яме, подпрыгнуло, болезненно ударилось изнутри в кости черепа и зависло в солнечном сплетении, тошнотворно вибрируя. Всего лишь прохожий за спиной, размытый до призрачности слоями пыльного стекла, но в то же время ужасающе реальный, материальный настолько, что мог бы повлиять на вращение земли. Колени подогнулись, тело скрутило дрожащим от напряжения вопросительным знаком: бежать? Прятаться? С отчаянным ревом броситься в объятия? Яна прикрыла глаза, медленно втянула воздух носом, считая до восьми, так же медленно выдохнула сквозь плотно сжатые губы.