— Алексей Суропин беспокоит, — вальяжно откликнулись в трубке, и Нигдеев крепче сжал мобильник. Закатил глаза, одними губами произнес: «Пионер!» — и Юрка ухмыльнулся в ответ весело и насмешливо, почти как раньше. А Пионер продолжал: — Вот, нагрянул к вам на недельку, обзваниваю старых знакомых. Ну, как дела?
— Помаленьку, — осторожно ответил Нигдеев. — Как тебя занесло? По делам? Или соскучился?
— Разве что по рыбалке, — Пионер довольно хохотнул, и Нигдеев, не стерпев, скрипнул зубами. — Кстати, не одолжишь спиннинг? А то я думал — ни минутки свободной не будет, а тут целый день образовался… Съездили бы в воскресенье на Лагури, как раньше, а? Или ты занят будешь?
— Да не то чтобы… — неуверенно ответил Нигдеев.
— Да я понимаю, — говорил тем временем Пионер. — К тебе же дочка в кои веки приехала, да? Говорят, ты на радостях даже на конференцию плюнул. А может, с собой ее прихватим? Она у тебя вроде девица боевая.
— Да что Лизке в нашей дыре делать, — засмеялся Нигдеев. — Она с матерью в Испании отдыхает.
Ответом ему была крошечная растерянная пауза. Сбой в ровном разговоре ни о чем. Твердый кирпичик тишины и как трещина в нем — хруст позвонков Юрки, который настороженно выпрямился на стуле и повернул голову, наставляя поросшее седым волосом ухо на телефон.
— Лиза — это твоя младшая? — осторожно уточнил Пионер. — А…
— Слушай, у меня суп убегает, — буркнул Нигдеев. — Ты спиннинг лучше в «Романтике» новый купи. А свой я тебе не дам, еще опять сломаешь.
Он сердито ткнул на отбой и швырнул телефон на стол. Юрка выжидающе посмотрел на него, и Нигдеев пожал плечами:
— Лизка в Барселону поехала… С чего он взял вообще?
…Когда автобус выезжает из зеленого пластикового ангара, заменяющего городу О. аэропорт, Лизка прижимается к окну, и ее носик расплющивается в розовую кнопку. Нигдеев смеется и машет рукой, и Лизка машет в ответ. Он смотрит, как бабушка оттягивает ее от мутного стекла. Узкие губы тещи шевелятся; она вытаскивает большой клетчатый платок, плюет на него и трет Лизкино лицо. Автобус разворачивается и пылит по бетонной дороге туда, где черноту стлаников разрезает желтый прямоугольник взлетно-посадочной полосы. День на редкость ясный, так что, прищурившись, можно разглядеть белую тушку самолета и темные кресты винтов. Нигдеев машет в последний раз и идет к припаркованной на пустынной площади машине, радуясь, что второе лето подряд удается отправить дочку на материк — хоть фруктов поест, — и немного печалясь, что увидит теперь Лизку только в сентябре.
Первое, что замечает Нигдеев, вернувшись домой, — упоительный запах чеснока, лука, жареного мяса. Его тут же накрывает волной вины: вспоминается вчерашний разговор об импортной курице, которую дают в универмаге на Ленина, курице, чья замечательно пухлая тушка затянута в красно-синий целлофан, а потроха собраны в отдельный пакетик и с садисткой аккуратностью вложены в опустошенное, выскобленное нутро. Нигдеев обещал, что, раз уж все равно берет отгул отвезти Лизку с бабкой в аэропорт, — то на работу может и не возвращаться, а вместо этого заедет в магазин. Разговор этот, конечно, начисто вылетел из головы, и теперь Нигдеев сидит в коридоре на детской скамеечке, задрав колени к ушам, придавленный стыдом и обидой: похоже, Светлана заранее знала, что про обещание он забудет, и сама отправилась по магазинам, — когда только успела…
Нигдеев, принюхиваясь, нарочито возится со шнурками. Что-то тревожит его настолько, что нет сил снять наконец ботинки и пойти на кухню. Из-за закрытой двери доносятся удары, бряканье и шипение. Комки фарша смачно шлепают о сковородку: Светлана в ярости швыряет их, разбрызгивая раскаленный смалец. Звуки предвещают скандал, но проходят мимо сознания; Нигдеев снова и снова тянет носом, и аромат еды, поначалу такой вкусный и заманчивый, беспокоит его все больше. Мясо, похоже, старое, промороженное в камень. Оно пахнет, как пропитанный кровью сугроб, который вот-вот растает, обнажив то, что было скрыто под ним много месяцев назад.
Нигдеев вдруг понимает, что именно жарит Светлана, и, давясь, опускает голову между коленей. Морозно-затхлая вонь морозилки забивается в ноздри. Это мясо пролежало в холодильнике почти три года, усыхая и покрываясь толстой коркой грязного инея. Это мясо потеряло все соки и стало черным и твердым, как застывший под зимним ветром торф. Нигдеев с отчаянной гримасой бьет себя по лбу кулаком. Сколько раз он хотел тайком выкинуть проклятый пакет, да рука не поднималась отправить на помойку отличный кусок мякоти.
В конце концов он берет себя в руки и тащится на кухню. Разобранная мясорубка громоздится в раковине. Ее тусклые запчасти, покрытые темными волокнами и желтоватыми жилами, похожи на осколки снаряда, угодившего в окоп. Светлана нависает на плитой, вооруженная двумя вилками; ее руки по самые запястья испачканы подсыхающим фаршем. Нигдеева она не замечает. Давя отвращение, он подходит поближе и целует жену в шею, в краешек туго утянутых в хвост волос. Светлана раздраженно поводит плечом, и он отступает.
— Я же обещал, что сам приготовлю, — укоризненно говорит он.
— Обещанного три года ждут, — равнодушно откликается Светлана.
— Могла бы напомнить.
— Я тебе двадцать раз напоминала.
ebooksa