Дорога особого значения

22
18
20
22
24
26
28
30

— А ты что же, думаешь, они тебя помилуют? — Звягин желчно усмехнулся. — Меня, значит, поставят к стенке, а тебя наградят орденом? А за что тебя награждать? За то, что ты была со мной? Хороший повод для награды, ничего не скажешь.

— Но… — попыталась возразить Катя.

— Ты хочешь сказать — там разберутся? — скривился Звягин. — Как же — они разберутся… Станут они возиться с какой-то связисткой. Уж если меня не помилуют, то и тебя тоже.

Катя, подавленная, долго молчала. Она не знала, что ей говорить и что делать. Она просто сидела на мерзлой земле, обхватив руками коленки, и невидящими глазами смотрела вдаль.

— Так что же делать? — наконец спросила она.

— Жить, — ответил Звягин. — Для чего нам умирать? И мне, и тебе тоже? Надо жить дальше…

— Как? — спросила Катя.

— А вот ты меня послушай! — наклонился к ней Звягин. — Но только внимательно слушай — без всяких таких… — Он не договорил и пошевелил пальцами. — К своим нам возвращаться нельзя — это понятно. Сидеть в этом мерзлом лесу — много не высидишь. Да и какой смысл? Значит, остается одно — уйти к ним.

— Куда? — не поняла Катя.

— К ним, — жестко повторил Звягин. — К немцам.

На это Катя ничего не сказала, лишь ошарашенно приоткрыла рот, и в ее глазах заметались испуганные тени.

— Да, к немцам! — все так же жестко повторил Звягин. — Ну, а что? Я — полковник, командир дивизии. Не каждый день им в руки попадают полковники и командиры дивизий! Я много чего знаю, я — специалист. А немцы ценят специалистов. Так что не обидят. Ну, а ты будешь при мне. Скажем им, что ты моя жена.

— Но… — заикнулась было Катя.

— Или, может, ты думаешь, что советская власть в этой войне победит? — не дал ей договорить Звягин. — Как же — победит… Все эти наступления — дело временное. А дальше начнутся сплошные отступления. Уж я-то знаю. А где отступления, там и смерть. Зачем нам умирать?

— Но ведь это предательство! — выговорила наконец Катя. — Как же так? Ведь нельзя предавать… Надо сражаться…

— Это жизнь, детка, — назидательно проговорил полковник. — Которая, как мы знаем, всем дается лишь один раз. Значит, надо жить. И в той ситуации, в которой мы оказались, выжить можно только так, как я сказал. Ты меня поняла?

На такие слова Катя не нашла что ответить. Ей захотелось плакать. И чтобы ее кто-нибудь утешил. Но некому было ее утешать, это она прекрасно понимала. Кто бы ее мог утешить? Мертвый адъютант? Полковник Звягин — ее нечаянный походный сожитель? Так ведь он не утешит. Вон какие страшные слова он говорит! Надо, говорит, сдаваться фашистам. Но ведь нельзя сдаваться фашистам! С ними надо воевать! До последнего патрона, до последнего вздоха! А может, Звягин шутит? Может, он говорит такие слова всего лишь для того, чтобы ее проверить? Но нет, нет. Все серьезно, он ведь своего адъютанта застрелил. Значит, и сейчас не врет. Но как же быть? Ведь нельзя же сдаваться врагу! Лучше умереть!

Но какие слова она может сказать полковнику Звягину — да и проймут ли его слова? Говорит, что ты — моя жена. При других обстоятельствах она бы, конечно, обрадовалась таким словам. Она была влюблена в Звягина. Да-да, влюблена! Без любви разве бы она пошла на связь с ним? Разве бы решилась стать походно-полевой женой? Но для чего ей такая любовь сейчас, в этот самый момент, когда человек, которого она любит, говорит ей такие страшные слова о предательстве и всерьез намеревается предать? Он — враг, а с врагом надо бороться, потому что идет война.

Катя повела вокруг глазами. Оружия при ней не было. Но в пяти шагах от нее лежит мертвый адъютант, а рядом с ним — автомат. Надо только сделать эти пять шагов, схватить автомат и… Но как же их сделать? Ведь это так много — пять шагов!

Звягин, все это время с внимательным прищуром наблюдавший за Катей, понял ее намерения. Он хмыкнул, подошел к мертвому адъютанту, поднял автомат и забросил его себе на плечо.