— Информация об Анатолии Игнатьевиче Силине не столь обширна, сколь хотелось бы, — начал свой доклад Астахов Гринделю. — Собирали буквально по крупицам. Сам он из местных. Двадцать два года. Родителей у него не имеется: отца убили на фронте в самом начале войны — он служил офицером-пограничником, — а мать скончалась ровно через год. В это время Силин только поступил в Авиационный институт. На фронт Силин ушел добровольцем прямо со студенческой скамьи. Воевал сначала на Сталинградском фронте, а после его ликвидации в январе сорок третьего года — уже на Воронежском и Первом Украинском фронтах. Войну закончил в Праге в звании лейтенанта и находился там до середины июня сорок пятого, когда пришел приказ о демобилизации. Имеет следующие награды: медали «За боевые заслуги», «За оборону Сталинграда», «За взятие Праги», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне» и орден Красной Звезды. Вернувшись домой, восстанавливаться Силин в институте не пожелал и устроился на Государственный завод пишущих машин.
— На «Пишмаш»? — переспросил Гриндель.
— Он самый, — подтвердил Астахов. — Работал сначала слесарем в инструментальном цеху, потом был замечен руководством и, поскольку имел полное среднее образование, был переведен на итээровскую должность и стал разъезжать в командировки, выбивая для цехов завода новое оборудование и технику. Комсомолец. Не женат. Характеристики с места работы исключительно положительные. В настоящее время находится в Ленинграде, куда был направлен второго января текущего года для получения и транспортировки в наш город по договору цехового оборудования для производства рычажных конструкций пишущих машин, — закончил Астахов рапорт.
— И когда он должен вернуться? — нахмурившись, поинтересовался Гриндель.
— Завтра, Валдис Давидович, — последовал немедленный ответ.
— Это хорошо, — невесело отреагировал на сообщение Астахова старший следователь. — Узнать, каким поездом он прибывает. Мы его встретим как подобает. С почестями!
Едва Анатолий Силин ступил на перрон, как его прямо на вокзале подхватили под «белы рученьки» четыре человека в штатском и препроводили в изолятор временного содержания. Обвинения ему пока предъявлено не было. «Пусть посидит пока, потомится от неизвестности, а где-нибудь вечерком следующего дня можно будет и допросить», — решил Гриндель. Расчет его строился на том, чтобы свести Нину и Анатолия вместе, то есть устроить им очную ставку и добиться признательных показаний от обоих. Но для начала стоит все же допросить этого Силина…
На следующий день после приезда Анатолия Игнатьевича в город и его последующего заточения в ИВС, уже после обеда, за ним пришли. Вывели его из изолятора, после чего отвезли в некоем подобии автобуса с решетчатыми перегородками внутри, огораживающими пространство для заключенных и охраны, к зданию прокуратуры республики. Затем Силина под конвоем препроводили в один из кабинетов. Там его встретил человек лет сорока с небольшим. Был он среднего роста, коротко стриженный, с глубокими залысинами и острым взглядом темных глаз какого-то неопределенного цвета. Человек внимательно посмотрел на него и равнодушно представился:
— Старший следователь прокуратуры Гриндель Валдис Давидович. Присаживайтесь.
Анатолий присел на стул, стоявший перед столом следователя.
— Вы, наверное, хотите спросить меня, за что вас арестовали? — мягко поинтересовался у Силина Валдис Давидович. — Не трудитесь, я сам вам все сейчас расскажу. Вы арестованы за соучастие в убийстве гражданина Печорского Модеста Вениаминовича, мужа вашей любовницы. Гражданка Печорская, также принимавшая участие в убийстве своего мужа, нами уже арестована и допрошена. Отрицать предъявленное вам обвинение, — внимательно посмотрел на Силина Гриндель, — бесполезно и глупо…
— Печорского убили? — удивился Анатолий. — Когда?
Удивление было вполне правдоподобным. Кого-нибудь другого на месте Гринделя смутила бы искренность вопросов Силина, но только не Валдиса Давидовича. Он был слеплен из иного теста, нежели подавляющее большинство людей. Такими фокусами его не проймешь и на мякине не проведешь. Старший следователь насмешливо глянул на Анатолия и ответил без малейшего намека на сомнение:
— Да, Модеста Вениаминовича убили. И сделали это вы со своей любовницей. Случилось это, и вы прекрасно об этом осведомлены из первых уст, так сказать, — усмехнулся старший следователь, — тридцать первого декабря в районе семи часов вечера, когда Нина Печорская принимала вас у себя.
Заметив некоторое замешательство в глазах Силина, Валдис Давидович продолжил с нажимом (следовало ковать железо, пока горячо!):
— А вы думали, что мы не сможем определить, где убийство, а где самоповешение? Полагали, что нас можно одурачить, обведя вокруг пальца? Так вы просчитались, Анатолий Игнатьевич. Ваше преступление доказано!
— Доказано? — вскинулся Анатолий. — Где доказано? Чем доказано? И как доказано? Ни я, ни Нина никого не убивали. Тридцать первого декабря прошлого года в районе семи вечера мы находились у меня дома.
«И этот туда же», — усмехнувшись, подумал Валдис Давидович, уже сомневаясь, стоит ли проводить между ним и Печорской очную ставку, и не сыграет ли эта очная ставка с ним злую шутку. Парень оказался не прост. С ним еще предстоит поработать. Хочешь поединка? Тогда изволь! Самое время, чтобы привести Силину доказательства причастности его любовницы к убийству своего мужа.
— Чем доказано, спрашиваете вы, — собираясь с мыслями, начал Гриндель, время от времени поглядывая на Анатолия Силина и приготовляясь нанести неотразимый удар. Вернее, несколько сильных ударов, после которых соперник обычно выкидывал белое полотенце и начинал с дрожью в голосе и заискивающим тоном давать признательные показания. Знакомо! Проходил не однажды. — Начну с того, что ваша любовница вся изолгалась. Все ее показания — сплошная ложь! Доказательства, — спросите вы, — повторился Валдис Давидович. — Ну, так я вам отвечу… Нина Александровна признала предсмертную записку своего мужа подлинной, в то время как, по заключению экспертов-почерковедов, эта записка — несомненно явная фальшивка. Равно как и подпись якобы Печорского под ней. Это первое доказательство ее неоспоримой вины… Нина Александровна попыталась сбежать, то есть скрыться от следствия и покинула свою квартиру ночью того же дня, когда был обнаружен труп Печорского. Это второе… Наряду милиции, что ее задержал, она отказалась представиться, а оперуполномоченному, который ее допрашивал, когда ее доставили в отделение милиции, она в очередной раз солгала, назвавшись именем и фамилией своей подруги. Это третье… И это еще не все, — повысил голос Валдис Давидович, видя, что Анатолий Силин попытается что-то возразить. Следовало нанести нокаутирующий удар. — Нина Александровна постаралась создать себе алиби опять-таки ложью, утверждая, что тридцать первого декабря минувшего года где-то примерно с часу дня и до половины одиннадцатого вечера она находилась у своей подруги. Той самой, чьим именем она назвалась при допросе в отделении милиции, — добавил Гриндель ироническим тоном. — Как оказалось, у подруги этой она пробыла всего-то до трех часов дня, а потом вернулась в свою квартиру, поскольку к ней в это время должны были подойти вы. Так что в семь часов вечера, когда был убит предприниматель Печорский, она и вы находились на месте преступления. Нина Александровна, конечно, пыталась создать себе новое алиби, сказав, что находилась у вас дома, когда происходило убийство ее мужа, но какая ей вера после всей той лжи, что она наговорила? — посмотрел Валдис Давидович прямо в светлые очи допрашиваемого.
— Но мы и правда находились у меня дома, — спокойно возразил Силин.