Скованный

22
18
20
22
24
26
28
30

Человек рождается холстом. Чистым, неисписанным. В ранние годы родители давят краски и вкладывают в нас все те качества, которые считали лучшими в себе. Ребенок, совсем еще мягкий, как пластилин, превращается в картину стиля авангард. Затем — этот самый холст становится вместилищем клейма. Любого. На какое способно современное общество. Затем — штампы, печати, подписи.

Однажды наступит день, когда человечество превратится в архив. Кладень рукописей и печатных станков. Напечатанные принтером. Контракты научатся ходить и беседовать. Акты станут самодовольными критиками.

— Дело в том, — продолжает Уолкер. — Что последние полгода вы регулярно прогуливаете и опаздываете на работу, ваши обязанности не выполняются в срок. Вы тормозите прогресс, если можно так сказать.

Томас смотрел на Уолкера. Томас гордился Уолкером. И ненавидел его.

— Мы даем вам месяц, — и этот месяц станет последним, — чтобы за это время вы подыскали новую работу. Я не бесчувственный эгоист, и понимаю, что у вас есть жена, которая находиться на вашем иждивении. Также я прекрасно понимаю ситуацию, в которой вы находитесь, но это не должно сказываться на предприятии, Томас.

Кем вообще работает Томас? Только сейчас он об этом задумался. Может быть, он вообще сантехник, или автомеханик. Томас принимался за любую работу, за какую не способно взяться ни одно из выше поставленных презрительных лиц.

Допустим, подтирать им зад.

Томас слушал его. Слушал смиренно. А в голове крутился один вопрос: «Что я скажу Диане?»

— Может быть, Вы дали бы мне еще один шанс?

— Никаких шансов.

— Но…

— Никаких НО.

Легкое осознание его положения холодным потоком укутывает тело Томаса. Словно какая-то слизь медленно скользит по телу. Плавно огибает плечи, соски, подмышки.

«Что мне сказать Диане?»

«Папочка, скажи правду».

Томас встает, сжимает губы и уходит.

— Что-то еще хотите сказать? — спрашивает Уолкер напоследок.

— Да. Почините кондиционер.

9

Звяканье чайной ложки о посуду. Знак эгоизма или способ привлечь внимание?