Дэнни прикуривает сигарету и хмурит лоб. Лицо его напрягается, а сам он словно куда-то пропадает, оставляя лишь тело.
— Что с ним делать, Босс? — спрашивает амбал металлическим голосом.
— Выкинь его куда-нибудь на свалку, — отвечает Дэнни.
Вопли вибрируют по телу второго, такого же, как первый. Он спрашивает:
— А с ней?
— Можешь делать с ней все, что хочешь, хоть трахай всю ночь, мне по барабану.
Амбалы переглянулись, улыбаясь, и принялись за дело. Дэнни сделал тяжку. Затем еще одну и еще. Дэнни курил всю ночь, обливаемый ливнем дождя и оглушаемый глухими раскатами грома. Он смотрел в одну и ту же точку и лицо его было сосредоточенным настолько, что никаких эмоций оно не испытывало. Он просто курил и смотрел, курил и смотрел…
Глава 7. Руины, что были для Вас дворцом
1
В эту ночь стены начали кричать. Они опорожняли швы своих бетонных плит бездушными возгласами о любви, достоинстве и счастье. Луна — размытое пятно на черных тучах. Оставшийся свет — электрический скрежет фонарей, между которыми тянулся гул мотора.
Диана. До ужаса погруженная в себя. В эту ночь она перестала существовать как личность, если она вообще когда-то могла быть личностью. Ее предавали насилию. Раз за разом. Те здоровенные амбалы, не знающие основ арифметики и значения слова мораль.
Диана Клаус. Она кричала и ворочалась. Но даже мысли о насилии не было в ее голове. Сегодня она стала собой и приняла реальность. Она — дешевая потаскуха для бездарей в плане секса. Для тех, кто не способен на творчество и страсть. Они могли только вставлять и вытаскивать.
Раз за разом.
Подделка ирландского виски. Он не расслабляет, а пьянит.
Диана Клаус. Этой ночью с ней делали все. Она — товар по акции, у которого кончается срок годности.
Когда наступил тот день, в который она потеряла себе цену?
И маленькая Элли, не знающая предательств, наконец перестала кашлять и хрипеть. Она замолчала и тишина поразила Диану.
Разорванная руками, как гниющий апельсин. Поделенная на части собственного сознания.
Измена — урок любви. Больше Диана не может любить.
Не может любить никого, кроме Томаса, мать его, никчемного Клауса.