Закусили. Его просят прилечь, отдохнуть, тулуп на лежанку постелили. А он отмахивается: «Спасибо, я не устал».
И спрашивает — много ли тут водится медведей? Большой ли от них вред крестьянскому хозяйству?
Егерь объясняет: медведей порядочно развелось, стреляют их мало, однако вреда от них прежде больше было. Выйдут, бывало, на овсы у опушки и валяются, что ли, по ним или на гузне ездиют, я-то не понял толком, — одним словом, как утюгом хлеб примнут, пока едят его. А нынче, говорит егерь, по опушкам у леса бабы хлеб не сеют, да и в других местах запустела пашня.
«Почему вы сказали «бабы»?» — это интересуется наш охотник.
«У нас бабы сами пашут и сеют, — говорит лесник. — На мужиков было умаление, только теперь с войны возвращаться стали, кого не убило».
Опять сворачивается на другое разговор. Тогда мой начальник мне мигает и шепчет, чтобы я лесника из избы увел. Пусть наш охотник соснет немножко… ведь на медведя идет! Я отзываю лесника из избы наружу, а когда мы через полчаса приходим, Владимир Ильич и вправду на лежанке спит.
Но скоро он начинает ворочаться и поднимается с лежанки и начинает нас торопить в лес. Давно, говорит, мечтал о медвежьей охоте, читал о ней в книге, Ширина Шахматова, что ли…
Мы собираемся. Видим, и лесничиха снимает со стены двустволку.
«Ты куда?»
«С нами, — отвечает за нее муж. — Я медведя вам буду ставить, а она его дострельнет, ежели вы упустите».
«Как? — удивляется наш охотник. — Василиса Тимофеевна, вы на медведя ходите?»
А муж ее объясняет, что это она своей медвежатиной нас угощала, сама убила зверя.
«А вы знаете, Василиса Тимофеевна, — говорит это ей Ленин, — что сто восемь лет тому назад в здешних местах ваша тезка с рогатиной на французов хаживала?»
«Французов, — отвечает ему Василиса, — у нас тут нет. А вот дезертиры «зеленые» шлялись. Красноармейцы летось приезжали, стояли у нас в сторожке, и ихнюю зеленую банду кончили».
— Лес там, Андреич, — сказал Тихана, обращаясь к Пересветову, — не то что наш бывший воейковский, в Пензенской губернии. Сосны — что твои колокольни, ветви у них словно колокола многопудовые, виснут от снега! Под деревьями будто коридоры разошлись во дворце каком царском, пурга их подмела; дорога впереди начисто занесена, а позади нас — ну точно бабы следом за нами по снегу стираные холсты выстилают!..
Привозит нас лесник к овражищу глубокому. Лошадей привязал и вырубил себе длинную слегу из молодого вяза, не шибко толстую, чтобы в руках удержать. Сбросили мы тулупы и полезли в полушубках гуськом пешие через овраг, без лыж. Кое-как на кручу из оврага выбрались, еще продрались скрозь чащу и выходим на просеку. Я иду с моим охотником, от него ни на шаг, где вязко — руку ему протягиваю, подсобляю.
Поотстали мы от других маленько, он и говорит:
«Тихана Васильевич, а ведь стыдно будет, коли мы с вами промажем и Василисе Тимофеевне придется за нас медведя достреливать?» — «Мы с вами, говорю, не промажем!..»
А на просеке тихо, только снег поскрипывает под ногами.
Солнце из-за вершин наискосок светит — и не греет нисколечко! Мороз такой, что ружейный ствол ладонь прихватывает.
ebooksa