Круча

Глухарь то икал («хрюкал», как еще говорят охотники), то повторял изредка свое «тэк! тэ-тэк!». Костя отсчитал новые две с лишним сотни секунд, как вдруг токовик, вслед за очередным «экк-ккьуу», громко, на весь лес, «сказал» этаким старческим ворчливым баском:

— Эфсснаруфсска!

Карикатурное сходство с человеческим голосом было столь разительно, что Костя остолбенел бы на месте, если б не стоял и без того столбом. А глухарь принялся раз за разом повторять:

— Экк-ккьуу! Эфсснаруфсска! Экк-ккьуу! Эфсснаруфсска!..

Впечатление было такое, будто кто-то силится произнести наши слова «весна русская» или «песня русская», но не все буквы у него выговариваются, он шепелявит, а ударения в словах ставит где попало. Костя слушал как зачарованный. Уже и мысли не было шевельнуться или пойти за другим глухарем. А этот продолжал настойчиво повторять свою забавную «фразу»!

Внезапно из глубины леса послышался шум крыльев. Скосив глаза влево, Костя увидел, как подлетает, снижаясь, другой глухарь и как у самой земли, шагах в сорока, трепещут его крылья. Стоило повернуться, и Костя успел бы выстрелить в птицу. Но он окаменел, скованный любопытством. Едва усевшись на землю, второй глухарь подал первому тот же возглас:

— Экк-ккьуу! Эфсснаруфсска!

Тот немедленно отозвался, и они принялись живо перебрасываться этой своей «репликой», точно мячом. Голоса звучали одинаково, как у двух братьев. Смысл этого оживленного обсуждения, совещания или «консультации» был ясен: один позвал другого посмотреть, что это за невиданное «чучело» появилось у них в лесу?

«Эфсснаруфсска» на глухарином языке не могло выражать страха, — тогда второй глухарь не подлетел бы сюда: это был зов крайнего любопытства, удивления, изумления: «Что это такое??» До сих пор Костя лишь слыхал и читал про наивных молодых глухарят, которые, будучи спугнуты, садятся на дерево и пялят глаза на охотника или на собаку. Значит, и эти взрослые петухи недалеко от них ушли!

Итак, глухари обсуждали, что это такое и как им быть. Их перекличка учащалась, скоро из нее выпал выкрик «ккьуу», и реплики, следуя одна за другой очень быстро, сократились:

— Эк, эснаруска!

— Эк, эснаруска!..

Необыкновенный, сказочный диалог! «Не отсюда ли, — взволнованно думал Костя, забыв, что пришел за охотничьей добычей, — не отсюда ли пошли в старину у наших предков поверья о человеческих голосах леших?» В самом деле, что мог подумать древний человек, в лесной глуши услышав такую перекличку?

Она длилась минуту, полторы, и вдруг Костю испугал сильный шум над его головой: с сосны снялся глухарь. Он, оказывается, все эти пятнадцать — двадцать минут рассматривал фигуру охотника сверху, что называется, в упор!..

Костя лишь тогда спохватился, когда его ружье «само выстрелило» — в пустой след птицы, скрывшейся за соседней вершиной. Тотчас с земли поднялся второй глухарь. Очень удобно было из второго ствола ударить по нему на взлете, в широкий прогал между соснами редкого брусничного бора, но Костя даже не вскинул ружья, обескураженный машинально произведенным выстрелом.

Все еще не в силах опомниться, он сел на пень и отдыхал, блаженно улыбаясь. Охотничья неудача не огорчила его. Напротив, жизнь стала удивительно хороша, на душу отчего-то нахлынула волна необычайной свежести, обновления, из глаз готовы были политься слезы…

Издали доносилась глухариная песня. Неужели он пойдет и будет стрелять в этих чудесных птиц, умеющих разговаривать между собой почти человеческими словами? Куда там до русского глухаря заморскому попугаю!..

Все-таки он встал, потянулся и тихонько двинулся в сторону тока.

Глухаря он осмотрел на засохшей осине, распялившей голые сучья над влажно-зеленой хвоей еловых вершин. Стал перебегать от дерева к дереву, в лесу было светло, всходило солнце. Он подошел почти уже на выстрел, — и опять токовик замолчал. «Не везет! — досадовал Костя. — Чем же я мог себя выдать?»

Минута шла за минутой. Сбоку послышались чьи-то осторожные шаги. Что это, Мечислав здесь?.. Но тут Костя вспомнил о медведе.