Не нарушил семейную педагогическую традицию и Саша, к описываемому времени уже Александр Борисович, человек семейный, одаривший своего деда правнуком. Окончив филологический факультет пединститута, он по собственному почину поехал преподавать литературу в сельской школе и там на свой страх и риск проводил собственный эксперимент: на уроках подвергал серьезнейшему художественному разбору пушкинский роман «Евгений Онегин».
Наталья Константиновна уже несколько лет работала в экспериментальной лаборатории Варевцева, вела младшие классы.
— Митя меня в историки превратил, — шутя жаловалась она своему отцу. — Малышам рассказываю о зарождении речи, счета и письменности у первобытных людей, объясняю, что речевое общение, в отличие от животных, понадобилось им для совместного ведения общественного хозяйства. Рассказываю, как от звуковых сигналов люди перешли к словам, к письму иероглифами на камнях, к письму на бересте, на пергаменте и лишь потом на бумаге.
— И что же дети?
— Слушают как сказку, разинув рты. Какую-нибудь историю присочиню, как дикари на страшного мамонта охотились и как друг друга на помощь звали. Тут самое главное — на крючок интереса их подцепить. То же и со счетом. Язык и математика усваиваются исторически, с их истоков; математика — с понятия о величине: больше, меньше. Объясняю, что дважды два не всегда четыре… Ну и так далее. А по старым программам вдалбливали детишкам грамматические правила и таблицу умножения, и они скучали, не понимая, откуда взялись и для чего понадобились человеку слова и числа.
В середине семидесятых годов Пересветов, по зимам Наташу не часто видевший, вдруг узнал, что она перешла в другую школу, где ведет экспериментальный класс иного педагогического направления, в те годы значительно более распространенного; в эксперимент по всей стране были вовлечены сотни учителей и тысячи школьников, его результатами обоснованы были изменения в программах начальных классов и сокращение срока обучения в них с 4 до 3 лет.
— Коварная изменщица! — полушутя возмущался Дмитрий Сергеевич. — У нее там старая подружка по институту работает, ну и переманила.
— А вы разве с ними враждуете? — спрашивал Пересветов.
— Не враждуем, только задачи у нас разные. У них в эксперименте упор на общее развитие учащегося в процессе обучения, у нас — на развитие прежде всего умственное, от которого, конечно, и все прочее зависит. В комплексе воспитательных мер специфика школьного обучения состоит в его образовательной функции, вот мы и начали с этого конца, не претендуя пока что на все остальное, также необходимое, конечно, школе. Мы и воспитываем, но экспериментатор поневоле должен себя ограничивать узкой сферой поиска. По-моему, мы имели случай перемолвиться с вами на эту тему.
— Да, по поводу письма Лохматова из Ленинграда, помню.
Дочь, встретившись с отцом, объяснила свой переход в другую школу тем, что уроки проходят у нее там более живо и даже весело.
— Понимаешь, папа, я все-таки в основном человек эмоций. По натуре не интеллектуалка, а у Мити в центре урока всегда мышление, все этому подчинено, остальное как бы попутно. Конечно, после старой учительской маеты я первые годы у него буквально ожила, самочувствие совсем другим стало; дети тебя не дергают, видишь отдачу с их стороны, интерес… С прежними моими уроками сравнивать нельзя. Но ты понимаешь, требовательность к себе, что ли, у меня возросла, только постепенно я стала замечать, что на уроках повторяюсь, — да без этого учителю и нельзя, — а мне от этого иногда становится скучно. А дети мое настроение чувствуют, их ведь надо постоянно своей увлеченностью заражать, своим собственным интересом к уроку… Я не думаю, что с моим уходом Митина лаборатория много потеряла, другие сотрудники, по-моему, лучше меня работают.
— Так что же тебя привлекает в новой школе?
— Я не знаю, хорошо это или плохо, но я теперь чувствую себя освободившейся от пронизывающего все занятия теоретического, научного подхода. Конечно, и там дети не скучали, их забавляла игра ума, может быть, для формирования их личностей так оно и лучше, не берусь судить. Но по моему складу мне больше по душе игра детской фантазии, мне интересней перемежать занятия какой-нибудь незатейливой сказкой, смешной загадкой, чтением рассказа или стишка, прогулкой в зоопарк или на природу… Словом, развитие детских эмоций.
— А в Митиной лаборатории это возбранялось?
— Нет, боже сохрани! Но там это было на втором плане. В эксперименте не запрограммировано. Основной цели не составляло.
— Значит, эмоциональное развитие ребенка ставится у вас выше умственного?
— Нет, не выше, но, если хочешь, наравне. Точнее сказать, мы умственное стремимся преподать ребенку через эмоционально-нравственную сферу. Через призму чувства. Так я понимаю эту методику в ее основе. Мне это интересно.
— Судя по твоим словам, у вас в чести должно быть воспитание искусством, художественной литературой?
— Верно. В методических установках это есть.
ebooksa