– Вы знакомы с Фаиной Львовной? – уточнила я.
– Ее квартира неподалеку от дома Гончаровой, – начала Барсукова и смутилась: – Не знаю, жива ли Фаина Львовна. Они с Валентиной, несмотря на разницу в возрасте, дружили. Хозяйка меня порой отправляла к ней мыть окна. А потом они по какой-то причине поссорились. Некрасиво так говорить, но я этому факту обрадовалась.
– Вам не нравилась госпожа Риттер? – быстро уточнила я.
– Фаина Львовна ко мне хорошо относилась, и я платила ей тем же, но она дружила с Эммой Леонидовной, познакомила с ней Валентину. Вот это мне совершенно не понравилось. Неужели Риттер не понимала, в чьи руки попадет ребенок? Потом между Фаиной и Валентиной кошка пробежала, они перестали общаться. И Савкина больше у Гончаровой не показывалась. Из-за чего дружба лопнула, не знаю – да и не надо мне, просто радовалась, что Эмма больше Полю не мучает, – но речь она девочке поставила. Педагог хороший, только злая очень.
Глава девятнадцатая
– Страшное дело, когда кто-то из родителей заставляет ребенка исполнять мечту папы или мамы, – заметил Павел, быстро печатая на ноутбуке. – Со мной в институте учился Леонид, классический гуманитарий. Стихи писал, музыку сочинял, мечтал петь в каком-то ансамбле. А отец на дыбы встал. Сам папаша хотел стать доктором наук, физиком, сделать великое открытие, но не получилось. Они с матерью переехали в Москву в двадцать лет. В вуз он не попал, работал простым автомехаником. А вот сына отдал в математическую школу и даже за четверку нещадно лупил. Потом заставил его подать документы в МГУ на мехмат. Леня туда поступил, и папаша все распланировал – после получения диплома его отпрыск в аспирантуру пойдет, начнет писать кандидатскую. А Леонид сдал госэкзамены и убежал из семьи. Самому петь в группе у него не получилось, но сейчас пишет тексты песен, нормально зарабатывает, с родителями не общается. О! Накопал информацию, ту, что на поверхности. Эмма Леонидовна Савкина, педагог, работала в разных детдомах Москвы и области, начинала карьеру с должности нянечки, получила образование, стала логопедом. Ушла из этой системы с должности заведующей интернатом в городе Луков. Причина увольнения – проблемы со здоровьем. Никаких скандалов, она просто заболела. Спустя некоторое время госпожа Савкина стала актрисой театра «На колесах».
– Плохое самочувствие не помешало ей выйти на сцену, – улыбнулась я.
– Готов спорить на что угодно, что Эмма осуществила свою детскую мечту, – предположил Костин. – Впервые слышу про коллектив с подобным названием.
Павел забормотал:
– Ну, в советские времена поход в театр – это праздник. И многие не могли его себе устроить – билеты на хороший спектакль было не достать. «На колесах» и впрямь существовал на колесах. Передвижной вариант, несколько автобусов с артистами и оборудованием. Выступать могли в любом месте – в клубе, на площади, в лесу на опушке. Где им предлагали, там и работали. Эмма считалась примой, все главные роли были ее. Вероятно, они доставались бывшей директрисе интерната потому, что в составе труппы числились всего две женщины – Савкина и восемнадцатилетняя Карина Киселева. Потом, похоже, Эмме Леонидовне надоел цыганский образ жизни. Тяжело кататься по городам и весям, спать не пойми где, питаться в придорожных забегаловках. Она начала дублировать актеров, озвучивать мультики и осела в Москве, быстро стала одной из лучших на новом поприще.
У Костина ожил телефон, Вова схватил трубку:
– Добрый день, Эдуард Леонидович, ждал вашего звонка. Можете зайти в «Зум»? Чтобы все слышали нашу беседу.
Через пару секунд экран на стене засветился.
– Спасибо, – поблагодарил мужчину Володя.
– Ваше пожелание легко выполнимо, – ответил бородатый мужчина. – И нетрудно оказалось ответить на вопросы, которые вы мне задали. Вот этот комплект.
Теперь на экране появилось фото пары серег и кольца.
– Очень похоже на перстень, который якобы подарил Полине жених! – воскликнула я.
– Данный набор имеет большую стоимость по нескольким причинам, – продолжил Эдуард Леонидович. – Замечательные камни, червонное золото и старинная работа. Автор комплекта – ювелир Лев Михайлович Горянов. Когда говорим о лучших мастерах конца девятнадцатого – середины двадцатого века, мы всегда вспоминаем фамилию Фаберже. Спору нет, все члены этой семьи оказались талантливы. Одни более, другие менее, но в данном случае природа на детях не отдохнула. Однако в России жили и другие, не менее известные создатели украшений, о которых, увы, сейчас помнит лишь узкий круг лиц. Например, мастер Лев Горянов. Данный ювелир фамилии своих клиентов никогда не открывал, и можно сказать, что он был самым закрытым из российских алмазчиков. Брал за работу огромные деньги, всегда старался находиться в тени. Мы бы не узнали ничего об этом талантливом человеке, но в середине девяностых годов правнучка Льва Михайловича за свой собственный счет опубликовала воспоминания о родственнике. Анна Николаевна помнила прадеда – тот дожил до преклонных лет и работал до самого дня смерти. В тысяча девятьсот семнадцатом году Горянов сообразил, что скоро наступят темные времена. Кое-кто из дворян сразу после захвата Зимнего дворца уехал в Европу, спас таким образом свои жизни и деньги. Тем, кто убегал на пару лет позднее, пришлось туго, многие из них оказались в чужой стране нищими. Горянов же захотел остаться дома. Он не мог жить на чужбине. Живо продал свою квартиру, приобрел избу в селе в пятнадцати километрах от Москвы, нанялся истопником в расположенную там неподалеку богатую дворянскую усадьбу. Когда коммунисты пришли в барское имение, они расстреляли хозяев. Того, кто топил печи, не тронули, заглянули к нему в хату, увидели восемь разновозрастных детей, жену, пожилую мать… Поняли, что никакого хозяйства у мужика нет – ни коровы, ни свиней, даже куры во дворе не бегают. Нищие, короче, голь перекатная. Комиссар велел Горянову закопать расстрелянных, и команда уехала. Больше никто никогда Льва Михайловича не трогал. Здание, где он жил, стояло возле барского дома, никаких деревень со злыми или глупоболтливыми соседями рядом не было. И лишь спустя много лет Анна осмелилась рассказать правду. Убитые дворяне – это Николай, старший брат Льва, его жена Марфа и их семнадцатилетний сын Петр. В грязной бедной избе Лев не жил, вся семья обитала в большом доме. Когда приехала расстрельная команда, Лев успел увести в избу, которую купил для отвода глаз, мать, супругу, пятерых маленьких детей и трех племянников-подростков. Им было велено сидеть тихо, молчать, отвечать на все вопросы большевиков должен был только Лев. Вот таким образом часть фамилии уцелела. Лев Михайлович продолжил работать на заказ, панически боялся, что его найдут, расстреляют или отправят в ссылку. Поэтому поменял фамилию, и все члены семьи стали Петровыми. Детей Лев обучил ювелирному искусству, они потом устроились кто где, перебрались в Москву, в Питер, в другие города. Сам Горянов до конца своих дней не покидал Подмосковье, скончался в возрасте ста трех лет, успев завершить последнюю работу – набор из серег и кольца.
Эдуард Леонидович замолчал. Заговорил Костин:
– Вы говорили мне ранее, что правнучка ювелира имеет на руках его альбом с рисунками.