Одна в мужской компании

— По-моему, ты уже знаешь, что я могу быть сыт одной тобой, ханси, — тихо проговорил он мне на ухо и притянул меня к себе.

— Ну тогда я тебя сейчас накормлю, — сказала я, усаживаясь на него сверху.

Позже, когда мы и впрямь пропустили обед в Pajama Cafe и заказали еду в номер, он потягивал эспрессо и жевал солидных размеров бутерброд с джемом, глядя, как я одеваюсь.

— Надень другой купальный костюм, зеленый. Тот, от Жана Пату, — велел он. — У тебя в нем такие красивые ножки.

Я стянула полосатый купальный костюм, в котором собиралась идти на пляж Лидо, протянувшийся вдоль отеля Excelsior. Зеленый был куда более откровенным, с треугольным вырезом на уровне талии. Странно, но в этом костюме на пляже я чувствовала себя обнаженной даже сильнее, чем во время съемок тех скандальных сцен в «Экстазе». Должно быть, дело было в похотливых взглядах отдыхающих, совсем не похожих на деловитую манеру тех, кто рассматривал меня на съемочной площадке.

Я натянула тот костюм, который он потребовал, и получила новое указание:

— А губы накрась темной помадой.

Сразу же после свадьбы он стал давать весьма детальные — и безапелляционные — указания по поводу моего внешнего вида.

Я редко возражала против его желаний, как физических, так и любых других: собственно говоря, куда проще угодить тому, кто говорит о том, чего он хочет, прямо и открыто. Я даже чувствовала что-то вроде облегчения — по крайней мере, не нужно без конца читать его мысли и подстраиваться под них, как было с большинством мужчин до него. Но это требование казалось просто нелепым. Там, где я выросла, было не принято наносить на лицо несколько слоев косметики перед каждым выходом из дома.

— На пляж? Неужели и там обязательно быть ярко накрашенной?

В ответ на это мягкое возражение он нахмурился и сердито произнес:

— Да, Хеди. Помада подчеркивает форму твоих губ.

Такая настойчивость меня удивила. Так он себя не вел с того самого дня, когда потребовал, чтобы я непременно надела на свадьбу платье от Mainbocher. Куда подевался тот мужчина, что ценил во мне независимость суждений и силу характера?

Все же я сделала так, как он просил. Мы спустились по лестнице и прошли через фойе, обставленное в венецианском стиле, с легкими вкраплениями византийских и мавританских мотивов. Отель Excelsior был огромный — больше семисот номеров, три ресторана, несколько террас, два ночных клуба, десять теннисных кортов, частный причал для яхт и, разумеется, собственный пляж. Только до пляжа от нашего номера приходилось идти чуть ли не полчаса.

Мы вышли под слепящее итальянское солнце. Надвинув шляпку пониже, чтобы широкие поля прикрывали глаза, и поправив темные очки, я поплотнее завернулась в шелковое кимоно и взяла Фрица под руку. Когда набережная стала уже и идти под руку стало совсем невозможно, он зашагал позади, бдительно поглядывая по сторонам. Так мы и шли до самого моря.

Перед нами простирался пляж Лидо, барьерный остров, отделяющий Венецию от Адриатического моря. Тут и там среди песка торчали пляжные кабинки и шезлонги, оккупированные элегантными отдыхающими в костюмах из европейских журналов мод, но небывалый восторг вызывало у меня не это, а шум волн и крики чаек. Я вдохнула соленый воздух и на короткий миг вышла из роли фрау Фриц Мандль и снова стала самой собой.

Это ощущение, впрочем, сразу пропало, как только Фриц небрежно поднял руку, чтобы подозвать пляжного официанта. Молодой паренек в полосатой рубашке резво подбежал к нам с перекинутыми через руку полотенцами.

— Чем я могу вам помочь? — спросил он по-немецки, с сильным итальянским акцентом. Как он догадался, что мы говорим по-немецки? Должно быть, работники отеля, привычные к толпам иностранных постояльцев, научились определять их национальность по каким-то своим приметам.

— Нам нужно два шезлонга и два зонтика.

— Сию минуту, — отозвался юноша и повел нас к двум последним незанятым шезлонгам на всем пляже. Шезлонги, обтянутые тканью в красную полоску, той же расцветки, что и рубашка молодого человека, стояли позади всех, и неровные ряды отдыхающих загораживали вид на море.