Понтч видел страх и неуверенность Пети, его метафоричную «пропасть». И дело даже не в женщине, о которой грезил Петя. Да и не в самом событии. Дело именно в пропасти. Петя летел вниз, зная, что происходит. Петя не управлял собой. Он нёсся к запрограммированному свыше результату. При этом, так до конца и не зная, чего хочет сам. Пропасть пугала и завораживала. А полёт превращался в замкнутый круг.
Понтч: Ты привыкнешь.
Петя: Не понимаю.
Понтч: Ты привыкнешь к этому страху.
Петя: К страху невозможно привыкнуть.
Понтч: Обещаю. Ты даже потом с ним так сроднишься, что не сможешь без него жить. Страх может стать самым большим удовольствием. Максимальным!
Петя: Меня держит эта женщина. И ты прав, я её немного боюсь.
Понтч: Женщина тут не причём. Этот страх производишь ты. Это, как желание поесть. Оно растёт, тем сильнее, чем недоступней еда.
Петя: Ты думаешь, я настолько слаб?
Петя удивлялся разговору. Если он правильно понял Понтча, то получалось, что его страх перед Еленой — боязнь её потерять. И чем больше он привязывался к Елене, тем больше рос страх. Получалось, что страх важная часть их отношений. Часть восхитительных отношений. Неотъемлемая составляющая. Как дорогой браслет на часах. И этот страх нельзя не любить. Логично.
Петя выпил. Алкоголь расслаблял и прибавлял оптимизма. Он не давал ответов на вопросы. Но помогал их не замечать. А это не так уж и мало! Петя чувствовал себя очень одиноко в интерьере огромной кухни. Елена. Ему её так не хватало. Если бы она сейчас сидела здесь, он был бы абсолютно счастлив. Но именно поэтому, её здесь и не было. Петя погрузился в свои мысли, а Понтч ушёл с кухни. Там, в глубине квартиры, происходили свои события. Петя остался предоставлен сам себе и бутылке, и ему стало очень уютно и хорошо, в этом уютном опустевшем куске пространства.
День. Он почти закончился. Превратился в вечер и растворился в свете жизнерадостных фонарей, рекламных вывесок и витрин. Вечер — всегда итог дня. Время раздумий. Время наслаждения бытием. Но мы уже не успеваем замечать это. Мы продолжаем двигаться в танце суматошного дня. Ритм жизни большого города не позволяет вовремя остановиться. Только ночь и сон отключают сознание от всеобщей вакханалии суеты. Но сон не даёт ответов, а лишь деликатно перенаправляет в реальность другого дня.
Алису и Лёлика мотало по Москве. Влюблённые гуляли по странному маршруту и впитывали в себя пространство огромного мегаполиса, осознавая, что всё пространство живое. И даже камни. Это останавливало и они заворожённо слушали их. Парочка перемещалась в огромном клубке состоящим из миллионов желаний, где каждая песчинка обладала своим собственным и если появлялась любопытная мысль сосредоточиться именно на ней, то становилось ясно, что та хочет. Мир целиком состоял из этого. Осознание такой действительности завораживало. Действительность читалась, как книга. Теперь совершенно ясно, что собака не говорила. Собаки не умеют говорить. Собака просто желала нужную ей действительность! И эта действительность не требовала слов. В ней существовал лишь один язык — язык передачи мыслей, настолько совершенный и ясный, что общение превращалось в бесконечное наслаждение. Влюблённые шли держась за руки, это помогало удерживаться в осознании обычного мира. Иначе бы они просто не смогли идти. Новый мир, который открыл перед ними все свои секреты, бережно знакомил с собой. Приглашал. Возникало великое множество вопросов. Но те тут же растворялись. На них просто не было ответов. Или, быть может, они ещё не в состоянии их услышать?
Если бы кто-то понаблюдал за ними, то точно бы подумал, что это сумасшедшие. Маршрут прогулки не имел никакой видимой логики. Молодые люди постоянно меняли направление движения, могли резко развернуться и пойти обратно. Или долго стояли перед стеной и даже пытались войти внутрь. Их очень привлекали деревья. Они гладили шершавые стволы, словно лаская и успокаивая.
У большого города есть одно преимущество — большой и существенный подарок. Люди совсем незаметны в общей суете. Да и кто тут кому нужен? Ещё двое сумасшедших? Тоже невидаль! Ведь есть куча других более важных дел! Лёлик захотел есть, посмотрел на Алису и понял, что это даже не его, а её желание. Странно, он хотел есть только потому, что этого хотелось Алисе. Пришедшее понимание отвлекло от созерцания чудесного мира, но лишь на какие-то мгновения. Главное другое, Алиса хотела что-то съесть. А вот, что именно, определить сложно. Еда, обычная еда, которая в нормальном состоянии воспринимается только лишь, как пища и ничего более, обрела те же свойства, что и всё в этом новом невероятно удивительном восприятии. Еда также обладала своими желаниями. Парочка видела эти желания. И поэтому выбор того, что можно себе позволить съесть, стал чудовищно ограничен. Они будто бы договаривались с едой, смотрели на неё и мысленно задавали вопрос: «Можно ли тебя съесть»? Как в сказке про колобка. Если еда, на которую падали жадные взгляды, была не согласна, они тут же теряли к ней аппетит.
Еда удивительно капризна. То запрещала входить в магазин, то смотреть на себя. Булки так вообще вели себя вызывающе нагло. Они рассказывали про своё гнилое нутро и обещали отравить. Еда не желала, чтобы её ели! И так почти в каждой торговой точке. Алиса и Лёлик искренне доверяли новым ощущениям и внимательно прислушивались к нервозной сущности продуктов. В принципе, продукты не такие уж и капризные, просто осознавали, что их чувствуют и хотели, чтобы от поглощения их тел Алиса получила максимальное наслаждение. И как бы извинялись: «Мы не такие хорошие, как необходимо. Мы не то, что тебе нужно». А может, просто хитрили?
Магазины на Плющихе и Большой Пироговской не смогли предложить нужной пищи. Дело, конечно, не в ассортименте. Внешне еда выглядела обычно. Но всё время проскальзывали какие-то «но». Всегда присутствовала мысль, что это не то. Таким образом, Алиса и Лёлик добрались до Усачевского рынка. Они ещё не вошли на рынок, но уже понимали, что тут для них что-то есть. Пройдя мимо узких рядов палаток, молодые люди подошли к навесу, где торговали фруктами. В ящике лежали груши. Большие желтые груши. Груши выглядели очень важными: налитые сладким соком свежие и очень дорогие. Торговца звали Вася. Но это так, для русских. Его родное имя труднопроизносимо. Вася стоял в стандартной для кавказца кепке и демонстрировал ни с чем не сравнимое обаяние. Его усами, при случае, можно подметать улицу. Это удивительные, странные по размеру и форме усы. Вася ими очень гордился. Украшение Васиного лица явно диссонировало с традиционными усами. Но это его уникальный и неподражаемый стиль. Вася чувствовал превосходство усов и безмерно этим гордился. От того, что его имя трудно выговорить, он придумал созвучное русское имя и поэтому стал обычным Васей, но только очень приветливым. Действительно приветливым. Алиса даже улыбнулась. Она видела Васю насквозь со всеми его стремлениями и желаниями, но разглядывать сущность обаятельного кавказца не представляло интереса. Он оказался слишком прост и предсказуем. Но искренность, которая лилась из него, делала общение необычайно вкусным. Именно вкусным, потому что, то радушие, которое тот излучал, имело форму облака и им можно было наполниться, ощущая неповторимость и необыкновенный вкус.
Лёлик настраивался на каждую грушу. Груши волновались. Каждая считала, что она самая достойная. Нет, груши не ненавидели друг друга. Конкуренции отсутствовала, просто каждая груша, которую трогал Лёлик, наполнялась счастьем своего совершенства. Лёлик выбрал восемь груш и расплатился с продавцом. Тот положил груши в пакет и любезно показал, где можно помыть фрукты. Лёлик и Алиса обрадовались, что необходимое куплено, посмотрели друг на друга и испустили огромную волну благодарности. Эта волна окружила Васю. Тот даже затрясся. Потом немного обмяк. Глаза Васи наполнились слезами, он не понимал, что с ним, но ему стало хорошо. Торговец почувствовал себя самым любимым сыном своего Бога — избранным, лелеемым и почувствовал, что абсолютно счастлив. И если бы сотворивший его был бы ещё более милостив. Буквально чуть-чуть. То расчувствовавшийся Вася ощутил тоже самое, что ощущали Алиса и Лёлик. Но, увы, у него своя судьба и свой путь!
Лёлик подумал, что очень хочет привести Алису на крышу своего дома, чтобы подарить ей то ощущение прекрасного, которое не смог дать прошлой любви. Лёлик немного взгрустнул. Нет, его больше не волновала Олеся, то чувство полностью ушло. Но осталась грусть. Сквозь эту грусть, он видел всё, что с ним происходило, как нескончаемый черно-белый фильм: окунался в воспоминания и пока купался в них, ярко переживал всё, что происходило с ним тогда. Он словно попал в те дни. Это похоже на то, что ты открываешь дверь в прошлое и уже там.
Путешествуя по своим воспоминаниям, Лёлик увлёкся, прошлое стало слишком реально и живо, а чувства ярки. Изменилось совсем немного — его отношение ко всему, что тогда происходило. Лёлик словно оживлял воспоминания. Но голос Алисы вернул его в настоящее.