Фелипе с удовольствием ощущал свою внезапную значительность, но пользовался ею с осторожностью, чтобы не спалить раньше времени. А сестрицу следовало взять в узду и сквитаться за все, что она успела ему насолить.
— За другими столиками, по-моему, приличные люди, — сказала сеньора Трехо.
— Хорошо одетые, — сказал сеньор Трехо.
«Они — мои гости, — думал Фелипе и готов был кричать от радости. — Старик, старуха и эта говнюшка. И я могу делать что хочу». Он обернулся на соседний столик и ждал, когда на него обратят внимание.
— Вы случайно не плывете на пароходе? — спросил он смуглого мужчину в полосатой рубашке.
— Я — нет, паренек, — сказал смуглый. — А вот этот молодой человек с мамашей и сеньорита с мамашей — плывут.
— Ах, значит, вы провожаете.
— Так точно. А вы плывете?
— Да, с семьей.
— Вы счастливчик, молодой человек.
— Да уж, — сказал Фелипе. — А в следующий раз, может, и вам выпадет.
— Конечно. Выпадет.
— Наверняка.
— А я тебе принес вести от осьминожки, — сказал Персио.
Хорхе уперся локтями в стол.
— Он был под кроватью или в ванне? — спросил он.
— Вскарабкался на пишущую машинку, — сказал Персио. — Как ты думаешь, что он делал?
— Печатал на машинке.
— Сообразительный мальчик, — сказал Персио Клаудии. — Ну конечно, печатал на машинке. Вот страничка, сейчас прочту тебе. Слушай: «Отдыхай, я буду ждать, хоть на меня тебе плевать. Написал тебе немножко твой приятель Осьминожка».
— Бедняжка Осьминожка, — сказал Хорхе. — Что он будет есть, пока тебя не будет?