— Что?
Она ничего не ответила, и он медленно, с невыносимой болью в скованном гипсом теле, стал поворачиваться на бок, закусив губу и тихонько ругаясь, пока не смог положить ей на голову вторую руку.
— Что вы делаете? — спросила она, все еще не поднимая головы. — Вы опять сломаете ребра.
— Да, — согласился он, неловко гладя ее волосы.
— В том-то и беда, — проговорила она. — Вот так вы вечно… Вредите самому себе, только чтобы напугать других. И никакого удовольствия вам это не доставляет.
— Никакого, — согласился он и, чувствуя, как в грудь впиваются раскаленные иглы, твердой неловкой рукой продолжал гладить ее по голове. В далекой вышине над ним сверкали страшные черные звезды, а вокруг простирались долины тишины и покоя. Наступал вечер, в комнате уже сгущались тени, они растворялись во мгле, а за окном рассеянным, почти осязаемым сияньем неведомо откуда струился бледный солнечный свет. Где-то уныло и грустно замычали коровы. Нарцисса наконец поднялась и пригладила волосы.
— Вы совсем скрючились. Если вы будете и дальше так себя вести, то никогда не поправитесь. Повернитесь на спину.
Он повиновался — медленно, закусив губу от боли; на лбу его выступил пот, а Нарцисса с тревогой за ним наблюдала.
— Вам больно?
— Нет, — отвечал он, и рука его снова сомкнулась вокруг ее рук, которые теперь больше не пытались сопротивляться. Солнце уже зашло; вечерняя полутьма, приемная мать мира и покоя[95], наполнила комнату, и сумерки стали сгущаться.
— И вы больше не будете с такой скоростью носиться на автомобиле? — настойчиво вопрошала она из тьмы.
— Не буду, — отвечал он.
8
Тем временем Нарцисса получила от своего анонимного корреспондента еще одно письмо. Это письмо принес ей Хорее. Однажды вечером, когда она лежала в постели с книгой, он постучал, открыл дверь, нерешительно остановился, и некоторое время оба смотрели друг на друга через невидимый барьер отчужденности и гордого упрямства.
— Прости, что я тебя беспокою, — натянуто проговорил он.
Неподвижно лежа под затененной абажуром лампой, которая освещала пятно темных волос на подушке, она опустила книгу и спокойным вопросительным взглядом смотрела, как он прошел по комнате и остановился у ее кровати.
— Что ты читаешь? — спросил он.
Вместо ответа она закрыла книгу и, заложив ее пальцем, показала ему пеструю обложку. Но он даже не взглянул. Ворот его рубашки под шелковым халатом был расстегнут, и, пошарив тонкой рукой по ночному столику, он взял с него другую книгу.
— Я не знал, что ты так много читаешь.
— У меня теперь стало больше свободного времени, — отвечала она.