— Сколько их у тебя, Бадди? — спросил Рейф.
— Всего четырнадцать.
— Четырнадцать? — повторил Генри. — Да нам в жизни столько опоссумов не съесть.
— Ну, тогда выпускай их и лови снова, — отвечал Бадди.
Старик неторопливо попыхивал трубкой. Остальные тоже курили или жевали табак; Баярд вытащил свои папиросы и предложил их Бадди. Тот покачал головой.
— Бадди так и не начал курить, — заметил Рейф. — Да ну? Почему, Бадди? — спросил Баярд.
— Не знаю, — отозвался Бадди из своего темного угла. — Наверно, просто некогда было учиться.
Пламя трещало и металось; время от времени Стюарт, сидевший ближе всех к ящику с дровами, подбрасывал в огонь полено. Собака, лежавшая у ног старика, поводила носом, словно принюхиваясь к чему-то во сне; пепел из очага посыпался ей на нос, она чихнула, проснулась, подняла голову, моргая, поглядела в лицо старику и вновь задремала. Маккалемы сидели безмолвно, почти не двигаясь; казалось, будто эти суровые мужественные лица с орлиным профилем высек из сумрачной тьмы огонь очага, будто замысел их родился в одной голове и будто все они были обтесаны и покрашены одной и той же рукой. Старик аккуратно вытряс себе на ладонь трубку и взглянул на массивные серебряные часы. Восемь.
— Мы встаем в четыре, Баярд, — сказал он. — Ну, а тебе можно поспать до рассвета. Принеси кувшин, Генри.
— В четыре часа, — сказал Баярд, когда они с Бадди раздевались в освещенной лампой холодной пристройке, где на огромной деревянной кровати, застланной выцветшим лоскутным одеялом, спал Бадди. — Стоит ли тогда вообще ложиться?
В холодном воздухе его дыхание превращалось в пар.
— Пожалуй, — согласился Бадди, через голову снимая с себя рубашку и сбрасывая потрепанные защитного цвета штаны с худых, как у скаковой лошади, ног. — В нашем доме ночи короткие. Но вы же гость.
В голосе его прозвучал легкий оттенок зависти и щемящей тоски. После двадцати пяти лет утренний сон уже никогда не будет таким сладким. Его приготовления ко сну были просты — сняв сапоги, брюки и рубашку, он лег в постель в шерстяном нижнем белье и, укрывшись так, что из-под одеяла виднелась одна только круглая голова, смотрел на Баярда, который стоял перед ним в майке и тонких трусах.
— Вы так замерзнете, — сказал Бадди. — Хотите, я дам вам что-нибудь потеплее?
— Да нет, мне будет тепло, — отвечал Баярд.
Задув лампу, он ощупью подошел к кровати, поджимая пальцы на ледяном полу, и залез в постель. Тюфяк был набит кукурузной мякиной, она сухо зашуршала под ним, и как только он или Бадди поворачивались или даже глубоко вздыхали, начинала тихонько потрескивать.
— Подоткните как следует одеяло, — посоветовал Бадди из тьмы, с удовольствием шумно выдыхая воздух. Он громко зевнул. — Давненько мы с вами не видались.
— Верно. А правда, сколько? Года два-три, не меньше.
— В девятьсот пятнадцатом последний раз вы с ним… — Помолчав, он тихо добавил: — Я прочел в газете, когда это случилось. Там была фамилия. Я почему-то сразу догадался, что это он. Газета была английская.
— Прочел в газете? Где ты тогда был?