— Ты как раз успеешь умыться.
— Скоро придем. — Он вернулся в хлев.
Миссис Макихерн подошла к двери и смотрела ему вслед. Еще не совсем стемнело, и она увидела в дверях хлева фигуру мужа. Она не позвала его. Просто стояла и смотрела, как сходятся двое мужчин. Что они говорят, она не могла расслышать.
— Так, говоришь, она у ручья? — сказал Макихерн.
— Я сказал — может быть. На выгоне места много.
— Ага, — сказал Макихерн. Оба разговаривали спокойно. — Где же она, по-твоему?
— Не знаю. Я не корова. Не знаю, где она может быть.
Макихерн пошел.
— Давай посмотрим, — сказал он. Джо вышел на пастбище следом за ним. До ручья было четверть мили. В темной ленте прибрежных деревьев мелькали светляки. Они подошли к деревьям. Стволы их задыхались в болотной поросли, непролазной даже днем. — Кликни ее, — сказал Макихерн. Джо молчал. Не шевелился. Они стояли лицом к лицу.
— Корова моя, — сказал Джо. — Вы мне отдали ее теленком. Я вырастил ее, потому что вы отдали ее мне в собственность.
— Да, — сказал Макихерн. — Отдал. Чтобы приучить тебя к ответственности владения имуществом, собственностью. К ответственности владельца перед тем, чем он владеет с Божьего соизволения. Чтобы научить тебя предусмотрительности и приумножению. Кликни ее.
Они по-прежнему стояли лицом к лицу. Возможно, смотрели друг на друга. Потом Джо повернулся и пошел вдоль топи, Макихерн последовал за ним.
— Почему не зовешь? — сказал он. Джо не ответил. Он как будто вовсе не смотрел на ручей, на болото. Наоборот, он смотрел на одинокий огонек в той стороне, где был дом, — то и дело оглядывался на него, словно измеряя пройденный путь. Они шли не быстро, но вскоре очутились перед изгородью, отмечавшей границу выгона. Уже совсем стемнело. У изгороди Джо повернулся. Теперь они смотрели друг на друга. Они опять стояли лицом к лицу. Потом Макихерн сказал:
— Что ты сделал с телкой?
— Продал, — сказал Джо.
— Ага. Продал. А могу я узнать, что ты за нее получил?
Лиц они уже не могли различить. Они были всего лишь двумя тенями, почти одинаковой высоты, только Макихерн был пошире. Голова его над белым пятном рубашки напоминала мраморные ядра на памятниках Гражданской войны.
— Корова была моя, — сказал Джо. — Если она была не моя, зачем вы мне так сказали? Зачем мне ее отдали?
— Ты прав. Она была твоей собственностью. Пока что я тебя не упрекал за продажу — если только ты взял за нее хорошую цену. И если даже тебя надули, как это скорей всего и должно случиться с мальчиком восемнадцати лет, — я тебя все равно не упрекну. Хотя надо было спросить совета у старшего, кто лучше знает жизнь. Но ты должен учиться, как я учился. А спрашиваю я вот что: куда ты положил деньги на сохранение? — Джо не отвечал. Они стояли друг против друга. — Может, ты отдал их на хранение приемной матери?
— Да, — сказал Джо. Сказал его язык — солгал помимо воли. Он отвечать не собирался. Он услышал свой ответ с каким-то тягостным изумлением. Но было уже поздно. — Отдал ей, чтобы спрятала, — добавил он.