— Да, пожалуй, слишком много прыти для такой лентяйки, — проговорила она своим спокойным, холодным голосом.
— Собирается и… — продолжала старуха. — Не смей так о ней говорить.
— Разве я не правду сказала? — возразила Элнора.
— Вот и держи ее при себе. Она жена Баярда. И теперь она женщина из семьи Сарторисов.
— Она никогда не будет женщиной из семьи Сарторисов, — отвечала Элнора. Ее собеседница смотрела в окно.
— Собирается и вдруг ни с того ни с сего едет на два дня в Мемфис. С тех пор, как родился этот мальчик, она его ни разу даже на одну ночь не оставляла. Оставляет его на целых две ночи, и заметь, ничего не объясняет, а потом возвращается и средь бела дня ведет его гулять в лес. Как будто он без нее соскучился. Как ты думаешь, он по ней скучал?
— Нет, мэм, — отозвалась Элнора. — Ни один Сарторис никогда ни по ком не скучал.
— Разумеется, он не скучал. — Старуха посмотрела в окно. Элнора стояла немного позади кресла. — Они что, за пастбище пошли?
— Не знаю. Там дальше не видно. Они шли к ручью.
— К ручью? Зачем это, хотела бы я знать?
Элнора ничего не ответила. Она стояла немного позади кресла, прямая и неподвижная, как индианка. Лучи солнца теперь горизонтально ложились на сад под окном, и скоро из сада донеслось вечернее благоухание жасмина; оно вливалось в комнату почти осязаемыми волнами, густыми, сладкими, приторно сладкими. Обе женщины неподвижно вырисовывались на фоне окна — старуха немного наклонилась вперед в кресле, негритянка стояла чуть позади, тоже неподвижная и прямая, как кариатида.
Свет в саду уже становился медно-красным, когда женщина и мальчик вошли в сад и направились к дому. Старуха в кресле вдруг наклонилась вперед. Элноре показалось, будто этим движением старуха вырвалась из своего беспомощного тела и, как птица, устремилась в сад навстречу ребенку; в свою очередь подвинувшись немного вперед, Элнора увидела, что на лице ее промелькнуло выражение искренней неприкрытой нежности. Женщина и мальчик прошли через сад и уже подходили к дому, как вдруг старуха резко откинулась на спинку кресла.
— Они мокрые! — вскричала она. — Посмотри на их одежду. Они одетые купались в ручье!
— Я, пожалуй, пойду соберу ужинать, — сказала Элнора.
В кухне Элнора готовила салат из латука и помидоров и резала хлеб — не простой кукурузный хлеб, и даже не пресные лепешки, а хлеб, какой научила ее печь женщина, само имя которой она произносила лишь в случае крайней необходимости. Айсом и Сэди сидели на стульях у стены.
— Я против нее ничего не имею, — говорила Элнора. — Я черномазая, а она белая. Да только в моих черных детях породы больше, чем в ней. И манеры у них лучше.
— Послушать вас с мисс Дженни, так после мисс Дженни никто и на свет не родился, — сказал Айсом.
— А кто родился? — спросила Элнора.
— Мисс Дженни отлично ладит с мисс Нарциссой, — продолжал Айсом. — По мне, так про это она должна говорить. А я еще ни разу не слыхал, чтоб она про это говорила.
— Потому что мисс Дженни благородная, — сказала Элнора. — Вот почему. А вы про это и понятия не имеете, потому что вы родились слишком поздно и никого из благородных, кроме нее, и в глаза не видали.