— Да, чертовщина. — Перед ним лежала телеграмма. — От начальника полиции из Сан-Диего, Калифорния. Там в мексиканском квартале стояла церковь. Она давно была заброшена, кажется, новую выстроили. Словом, служб там не было, а что в ней делалось, даже полиция толком не знала. А на прошлой неделе церковь обрушилась. Причин никто не знает, рухнула вдруг, и все. Там нашли человека, вернее, то, что от него осталось. Вот что пишут в телеграмме: «Отпечаткам пальцев ФБР установило ваш заключенный номер 08213 Шафорд Стилвелл». — Начальник вложил телеграмму в конверт, сунул конверт в ящик. — Расскажите, в какую это церковь вы ходили, до того как Хьюстон заставил вас убить его.
Но он ничего не ответил. Он только глубоко вздохнул.
— Теперь-то меня выпустят, — сказал он, — теперь я свободен.
— Не сию минуту, — сказал начальник. — Пройдет месяц-другой. Надо написать прошение, послать губернатору. Потом он запросит рекомендацию. А потом подпишет помилование.
— Прошение? — сказал он.
— Вы сюда попали по закону, — сказал начальник. — Вас и выпустить должны по закону.
— Прошение? — повторил он.
— Надо, чтобы ваши родные поручили юристу составить прошение о помиловании на имя губернатора. Жена… впрочем, она умерла. Ну, одна из дочерей.
— Наверно, они теперь уже замужем, уехали.
— Так, — сказал начальник. Потом сказал: — Черт побери, да вы уже фактически свободны, ведь у вас в собрании штата есть родич — кем он вам приходится, этот Эгглстоун Сноупс, которого два года назад провалили на выборах в конгресс?
Он стоял не двигаясь, слегка наклонив голову.
— Что ж, как видно, я тут останусь.
Как он мог сказать чужому человеку: «Кларенс, внук моего старшего брата, занимается политикой, ему голоса собирать надо. А когда я отсюда выйду, у меня избирательного права не будет. Чем же мне купить подпись Кларенса Сноупса на прошении?» Значит, оставался только сын Эка, Уоллстрит, а тот никогда никого не слушался.
— Видно, я тут у вас и эти три года отбуду, — сказал он.
— Напишите сами своему шерифу, — сказал начальник. — Я могу за вас написать.
— Хэб Хэмптон, тот, что меня засадил, он уже помер.
— Но какой-нибудь шериф там у вас есть? Что это с вами? Может, вы за эти сорок лет стали бояться солнца, воздуха?
— Тридцать восемь будет нынешним летом, — сказал он.
— Хорошо, тридцать восемь. Сколько вам лет?
— Родился я в восемьдесят третьем, — сказал он.