Девица Кейли взяла кольцо, потом девица Гаррисс возвратилась, а она пошла умываться, все еще держа в руке платок. Девица Гаррисс вновь приняла обычный вид, только на щеке у ней осталась глазированная полоска кровоостанавливающего средства, которым она замазала царапину; и теперь при ней была платиновая коробочка — отделанная драгоценными камнями — с пудрой и прочим. Она не смотрела ни на него, ни на дядю. Она смотрелась в зеркало на крышке коробочки и приводила в порядок свое лицо.
— Мне, наверно, надо извиниться, — сказала она. — Но я думаю, что юристам в их профессиональной практике приходится сталкиваться со всякими неожиданностями.
— Мы пытаемся избегать кровопролития, — сказал дядя.
— Кровопролития… — повторила она. Тут она забыла про свое лицо и про платиновую пудреницу, грубости и нахальства как не бывало, и когда она посмотрела на дядю, глаза ее снова выражали страх и ужас, и тогда он понял: каковы бы ни были их с дядей предположения о том, что ее брат сможет, захочет или сумеет сделать, она никаких сомнений на сей счет не питает.
— Вы должны что-то сделать, — сказала она. — Должны. Если б я знала, к кому кроме вас обратиться, я бы вас не беспокоила. Но я…
— Вы сказали, что он обещал вам в течение суток ничего не делать, — сказал дядя. — Как вы думаете — считает ли он еще, что связан этим обязательством, или он последует вашему примеру и предпримет что-нибудь у вас за спиной?
— Не знаю, — сказала она. — Вот если б вы могли запереть его на то время, пока я…
— Чего я не могу, равно как и добиться высылки второго еще до завтра. Почему бы вам самой его не выслать? Вы же говорили, что вы…
Теперь ее лицо выражало и страх, и отчаяние.
— Я не могу. Я пыталась. Может, мама в конце концов более мужественный человек, чем я. Я даже пыталась сказать ему… Но он такой же, как вы — он тоже не верит, что Макс опасен. Он говорит, это все равно, что удирать от младенца.
— Вот именно, — сказал дядя. — Именно поэтому.
— Что — «именно поэтому»?
— Ничего, — сказал дядя. Он не смотрел на нее, не смотрел ни на кого из них и, насколько он, Чарльз, мог судить, ни на что вообще. Он просто стоял и потирал большим пальцем чашечку кукурузной трубки.
Потом она сказала:
— Можно я возьму еще одну сигарету?
— Почему бы нет? — сказал дядя.
Она вынула сигарету из пачки, и на этот раз прикурить ей дал он, Чарльз; он прошел мимо дяди к подставке, осторожно ступая между рассыпанными по полу шахматными фигурами; когда он зажигал спичку, в комнату вошла девица Кейли, она тоже ни на кого не посмотрела и сказала дяде:
— Он на зеркале.
— Что? — сказал дядя.
— Ваш носовой платок, — сказала девица Кейли. — Я его выстирала.