— Договорились, — сказали они.
Он вышел. Первый откупорил бутылку и начал разливать на пятерых. Репортер придержал его руку:
— Я не буду. Больше не пью.
— Что? — спросил первый. Он аккуратно поставил бутылку, вынул из кармана платок и не спеша разыграл всю пантомиму: снял очки, протер, надел обратно и уставился на репортера; однако четвертый газетчик, пока он все это проделывал, успел взять бутылку и довершить разливание.
— Ты больше не… что? — проговорил первый. — Что прозвучало в ушах моих — человеческая речь или голос слепой, безумной надежды?
— Да, — сказал репортер; на его лице была написана та ослабевшая, усталая болезненность, какую можно увидеть на лице папаши под конец демонстрации новорожденного. — Я на какое-то время завязал.
— Велика, Господи, милость Твоя, — с придыханием произнес первый, после чего, повернувшись, заорал на того, кто держал теперь бутылку, в спонтанном шутовском гневном отчаянии записного паяца-любителя. Но тут же прекратил, и затем они вчетвером (репортер и тут не проявил солидарности) уселись вокруг бочечного днища, и четвертый начал сдавать для игры в очко. Репортер не участвовал. Он отодвинул свой пивной ящик в сторону, и первый газетчик — заядлый импровизатор, готовый обыграть всякое нечаянное затруднение, всякую неловкость, — мигом приметил, что ящик он поставил у холодной теперь печки.
— Сам не стал, дай тогда хоть печке горячительного, — сказал он.
— Я сейчас начну согреваться, — сказал репортер.
Они начали играть; поверх негромкого шлепанья карт голоса их звучали тихо-бодро-безлично.
— Вот уж действительно нашел себе место на веки вечные, — сказал четвертый.
— О чем, интересно, он думал, когда сидел в этой своей кабине и ждал встречи с водичкой? — спросил первый.
— Да ни о чем, — отрезал второй. — Если бы он был из думающих, он не сидел бы там вообще.
— А имел бы хорошую работу в газете — ты это хочешь сказать? — спросил первый.
— Да, — сказал второй, — именно это.
Репортер бесшумно встал. Чуть отвернувшись от них, зажег сигарету, спичку аккуратно бросил в холодную печь и опять сел. Из остальных никто, кажется, этого не заметил.
— Раз уж мы взялись предполагать, — сказал четвертый, — о чем, по-вашему, его жена думала?
— Ну, это-то просто, — сказал первый. — Она думала: «Как хорошо, что я прихватила в дорогу запасное колесо».
Они не засмеялись; репортер, по крайней мере, смеха не услышал; он сидел на своем пивном ящике тихо и неподвижно, в то время как дым сигареты в стоячем безветренном воздухе тек вверх, раздваиваясь вокруг его лица, а голоса игроков летали туда-сюда, как карты, с мертвенно-бодрым шлепаньем.
— Думаете, они действительно оба с ней спали? — спросил третий.