Догра Магра

22
18
20
22
24
26
28
30

Скарака, тякапоко, тякапоко, тякапоко, тякапоко…

А-а-а-а! В прошлом далеком, во времена древние / и еще раньше, в совсем незапамятные, / когда Науки на свете не было, / никто не понимал, отчего происходят / болезни душевные у человека / да и телесные болезни тоже. / Тогда что за хворь, решали запросто: / геомантически и астрологически. / Или, может, злой дух в человека вселился. / Лечат молитвами и заговаривают, / водой святой и талисманами разными, / амулетами всякими, такими-сякими. / Пожалуйста, пожалуйста, берите-берите. / Да только ничего не смогли так вылечить. / Принялись искать лекарства полезные: / чтобы выпьешь — и хворь как рукой сняло. / А потом начали искать, в чем дело. / Причина болезни в человеческом теле, / и корень недуга в нем же таится. / Как поняли это, началась медицина. / Анатомия, патология, медицинская химия, / бактериология и фармакология, / хирургия, терапевтика, дерматология, / отоларингология и офтальмология, / ортопедия и гинекология. / Всякими разными лечат методами, / совершенными способами, инструментами / любую хворь в человеческом теле. / Ярко сияет Наука Великая, / и день ото дня свет ее все ярче. Скарака, тякапоко, тякапоко…

А-а-а-а! И день ото дня свет ее ярче. / А с другой стороны — болезни психические. / Врачи будто лечат болезни душевные / и деньги за это берут немалые. / Но как далеко они-то продвинулись? / Давным-давно сумасшедших считали / вместилищем богов или разных духов. / Их почитали, им поклонялись. / Другие думали, что это мертвые, / жертвы им приносили для умиротворения. / Но везде было по-разному. / Третьи считали, что в них бес вселился, / и тогда монахиня или священник / становились врачами и судьями ихними. / Одного указания было достаточно, / и власть имущие на сумасшедших / направляли мечи и острые копья, / веревки и стрелы! Черепа разбивали, / четвертовали, сжигали и сбрасывали, / под корнями деревьев несчастных закапывали, / как с псами бешеными обращались. / Вот такое бывало лечение страшное, / так относились к умалишенным прежде. / Так их лечили, так врачевали. / Вот буква «аз» Ада умалишенных. Скарака, тякапоко, тякапоко, тякапоко, тякапоко…

А-а-а-а! Вот где начало Ада умалишенных. / В мире есть такие болезни — душевные, / но причин их никто не понимает. / Так появились на свете злодеи, / которые предрассудки хладнокровно используют. / Очень уж это хитрые люди! / От зависти, ревности или злобы / к сопернику или конкуренту по делу / умысел тайный в душе их рождается. / «Дай-ка его объявлю сумасшедшим!» / И не жалея дают на лапу / чиновнику или настоятелю храма. / И вот человека совершенно безвинного / не слушают больше! Умалишенным кличут. / По законам страны казнить даже могут, / а в лучшем случае в тюрьму посадят. Тякапоко, тякапоко…

А-а-а-а! А в лучшем случае в тюрьму посадят. Гляньте на всю мировую историю. / Когда человек с высоким статусом, / с рангом иль титулом, землей иль богатством / хочет любовницу или наследство, / спор разрешить или тяжбу судебную, / то хладнокровно и без сантиментов / убирает тихонько того, кто мешает. / Примеров этому — море бескрайнее. / «А сейчас, сейчас что же в мире творится?» / «Разве по-прежнему все происходит?» / Часто такие вопросы я слышу. / Да нет же… ныне все хуже гораздо. Сутярака, тякапоко, тякапоко, тякапоко…

3

Скарака, тякапоко. Тятярака, тякапоко, тякапоко, тякапоко…

А-а-а-а-а-а! Настал век Цивилизации и Просвещения, / эпоха всемогущих Научных Знаний. / Но только одни болезни душевные / все пребывают в жутком мраке невежества: / никто не знает, как диагнозы ставить! / А некоторым людям кажется даже, / что тот, кто такие слова произносит, / сам настоящий умалишенный / и шапка на нем горит, как на воре! / Я же таких люблю чрезвычайно! / С Логикой, Здравомыслием, Научными Знаниями! / Ничего-то они не забывают, / адски надежные, адски толковые! / Но хочу попросить их об одной мелочи. / В свободное время, на досуге, пожалуйста, / сходи-ка в лечебницу неподалеку, / в университет или библиотеку, / да возьми-ка книжки о душевной болезни, / написанные тысячами разных исследователей, / да пробегись-ка по их содержаниям. / Там целые перечни разных болезней / круглой латиницей, квадратными знаками. / Сотни, тысячи слов и понятий написаны / на каждой странице! Загибай-ка все пальцы — / не сосчитаешь, как ни старайся. / Будто бы нынешние умалишенные, / как пациенты терапевтов, хирургов, / просвечены насквозь светом Науки, / и диагнозы точные будто душу выявили. / Пекутся о них, уходы там разные… / Как можно больше заботы и рвения. / Но только наивный «спасибо» скажет. Тякапоко, тякапоко…

А-а-а-а! Но только наивный «спасибо» скажет. Не хочу я бранить этих ученых, / но и в Японии, и в странах заморских / мудрецов пруд пруди, все прекрасные люди. / Изучают болезни, трактаты и книжки / заумные пишут, а об одном и не знают, / а именно, зачем на самом деле / существует та штука в черепе нашем, / что вьется извилинами, мозгом зовется. / Никто об этом не знает ничуточки! / Господа, те из вас, кто мне не верит, / читайте-ка книжки, что написали / ученые разных времен и народов / о мозгах человеческих, да и не только. / Смотрите на факты одни исключительно. / Когда вы поймете, то все станет ясно. / Мозг лишь хранилище знаний и опыта. / Но это вступление к нашей песенке, / спорить тут нечего, ссориться незачем. / Никто всей правды-то не понимает. Тякапоко, тякапоко, тякапоко, тякапоко…

А-а-а-а! Никто всей правды-то не понимает… Вовсе не понимает, что даже загадочно. / Пусть говорят, что мир наш неведомый. / Но если изучен мозг по-настоящему, / то человека, что вник во все тонкости, / понял все функции мозга таинственные, / злость разбирает. Вы уж простите / бахвальство мое — я во всем разобрался! / Или вы мне сказать захотите: / «Это же твой мозг сумасшедший / день ото дня под солнцем пекся / и превратился в клубень иссохший». / А также смешки и издевки услышу. / Может, это и правда, да только / мои труды все для удовольствия. / Эти бессчетные толпы ученых / поразятся, когда работу закончу. / Два миллиарда человек на свете / вмиг переменят свое ценное мнение, / когда я труды свои обнародую / или доклад в университете сделаю. / И вы ознакомитесь — сразу поймете. / Ученые мира всего исследуют / мозг, да всей правды не знают. / Все в заблуждениях и предрассудках / погрязли но уши. И даже если / явится у них гипотеза нормальная, / иные факты с ее-то помощью / совершенно никак не объясняются, / совершенно с ней не стыкуются! / Будто в маленький домик две ширмы ставят. Скарака, тякапоко, тякапоко, тякапоко, тякапоко…

А-а-а-а! Будто в маленький домик аж две ширмы ставят. / Ведь мозг человеческий с утра до ночи, / как волшебный фонарь или калейдоскоп, / как кошачий глаз или перья павлина, / бесконечно меняется, вечно непостоянен. / То смеется, то плачет, то одно, то другое. / А душа человека, как ее ты прознаешь? / Настоящую суть? Настоящие чувства? / Как понять, почему нападает безумие? / «Где ты, милый Хансити![23] Что с тобою случилось?» / Никто совершенно не понимает. / Но доказательства перед глазами. / В любом труде о душевных болезнях / целые списки каких-то названий, / а ученые, что это понаписали, / ни шиша в деле том не понимают. / Смотрят лишь на пациента снаружи, / на то, как он движется, на то, как ведет себя. / А это брехня для невежей. / Помешалась на страсти — значит, эротоманка. / Людей убивает — значит, маньяк. / Много танцует — значит, хореоман. / Все поджигает — значит, пироман. / Да что это за наука такая? / Дают имена тому, что и так знаем. / Быть врачом для того совершенно не надо. / Все равно что, когда напиваются люди / и один лезет в драку, а второй рыдает, / третий смеется, четвертому мало, / а пятый желает обойти все таверны… / сказать, мол, это пять разных болезней! / Ох уж и странные это диагнозы! / Тякарака, тякапоко, тякапоко, тякапоко, тякапоко…

А-а-а-а! Ох уж и странные это диагнозы! / Вот к нам пожаловал умалишенный. / Профессора и ученые разные / ищут и смотрят, понять все пытаются, / сумасшедший он или все же здоровый. / Но удивительным это покажется / только невежде. Ведь это их дело, / дело врачебное, и бояться тут нечего! / Тякапоко, тякапоко…

А-а-а-а! Дело врачебное, и бояться тут нечего. / Всех называют они сумасшедшими. / Кого-то издалека притащили к доктору, / и сразу же ясно: они не в себе, / очень серьезно их состояние. / Но есть и другие, с виду нормальные. Вроде не буйные, но тоже хворые. / Их семья или доктор заполнили формы, / дела все уладили, чтоб признать сумасшедшими, / но это не ложное заточение. / Все по закону, все в полном порядке. / Их хладнокровно приводят к ученому, / тот без проблемы малейшей выслушивает / рассказы семьи, смотрит на пациента, / в книжке выискивает болезнь подходящую / и махом вписывает в графу «диагноз». / Так и сошлют в желтый дом незаметненько. / Полно там людей с такими историями. / Живут кое-как, да тревожиться не о чем. / А вдруг та болезнь неправильно выбрана? / Но кто их знает, эти болезни?.. / Та ли, нет ли — никто не понимает, / достаточно только, что ты «психический», / из желтого дома больше не выбраться. / Спорь сколько хочешь, этим только докажешь, / что ты сумасшедший, — такова твоя участь. / Так поджигательницей называли / Яою Осити[24], но, если посмотрим, / по всем статьям та — эротоманка. / Или вот чистейший образец клептомании: / Исикава Гоэмон[25]. В больницу отправлен, / и диагноз стоит — мегаломания. / Просто, тяп-ляп диагнозы ставить. Таким-то образом! Чего волноваться? / Даже если болезнь непонятная, / берешь диагноз любой и записываешь. / Вольно живется врачу сумасшедших… Скарака, тякапоко, тятярака, тякапоко тякапоко, тякапоко…

А-а-а-а! Вольно живется врачу сумасшедших. / А как лечить человека-то будем? / Волнуются только дураки да невежи. / Лечение так же у них происходит, / как слепой путь во мраке ищет. / Только череп не разбивают, / за это спасибо Цивилизации. / А что говорят сами больные? / Да и неважно, все за них сказано! / Прямо перед глазами их доказательства! / Смотрите на психические больницы! / Это тюрьмы с решетками из железа! / Это темницы! Это остроги! / Там бесчисленные орудия пыток! / Железные цепи, рубашки смирительные! / Наручники и кандалы ножные! / Кровати, к которым привязывают намертво! / Из камня темницы с окошками маленькими! / Страшные зрелища друг за другом следуют! / Даже злодей самый отъявленный / устрашится орудий, что тело терзают! Тякапоко, тякапоко…

А-а-а-а! Устрашится орудий, что все тело терзают! / Но могут хотя бы пациента вылечить, / избавить от помешательства эти орудия? / А медицинские средства? Ни капельки! / Тем, кто не спит, колют снотворное. / Возбужденным дают транквилизаторы. / Тем, кто не ест, вместо питания / одни только капельницы да клизмы! / Всякий врач хуже плохого хирурга. / А если уж лечит, то редко долечит! / Ну а коль помер — что ж, не повезло тебе. / А-ха-ха! Хе-хе-хе! Все смеются. / О этот страшный Ад умалишенных! Скарака, тякапоко, тякапоко, тякапоко.

А-а-а-а! О этот страшный Ад умалишенных! Но это лишь исток его самый, / лишь речка Сандзу[26], не боле, не дале. / Волосы дыбом от названия только! / Брехня эти ваши ады бесконечные! / Для дураков идиотские шутки. / Мучения разные и бесконечные / есть в психиатрических только лечебницах. / Вот где настоя-а-а-ащий А-а-а-ад умалишенных!!! Скарака, тякапоко, скарака, тякапоко, тякапоко, тякапоко, тякапоко, тякапоко, тякапоко, тякапоко…

4

Скарака, тякапоко, тякапоко, тякапоко, тякапоко… А-а-а-а-а! Дамы и господа, не удивляйтесь, / такие дела не в одной лишь Японии. / Они и в Китае, и даже в Индии. / У психиатров всей Цивилизации / душа совершенно сострадать не способна. / Снаружи роскошные, а внутри адские, / больницы заполнены по крыши по самые / тенями бесплотными пациентов. / Да разве, вообще, такое резонно? / Кроватей в этих адских больницах / все больше и больше — целые тысячи! / И по всему миру такое! / Как на дрожжах они появляются. / А пациентам мест не хватает. / Но их все равно затворяют в больницах. / Лишь сроки становятся дольше и дольше. / Многие даже всю жизнь не выходят. / Оно и понятно, что мест не дождешься. / Врачи же от гордости только не лопаются, / на пациента вали что угодно. / Деньги текут, и делай что хочешь. / А если плату вдруг задержали, / мигом вышвыривают из больницы. / Это зовется домашним лечением. / Кому-то спокойно удалось выписаться, / кого-то вперед ногами вынесли, / да с совершенно иным диагнозом. / А люди стремятся в больницу психическую, / толпятся, толпятся у двери, у входа… Тякапоко, тякапоко.

А-а-а-а-а! Люди толпятся, толпятся у входа. / Но разве это не удивительно? / Разве это не тайна, разве не чудо? / Зачем тратить деньги на психбольницу? / Зачем туда людей помещают? / Вижу, вижу все ваши сомнения. / У вас, наверное, не было опыта / жизни с психическими больными. / Так что слушайте, слушайте, слушайте дальше. / Дальше еще удивительней будет! / Тякарака, тякапоко вам все расскажет. / Что я не знаю, то рыба знает! Тякапоко, тякапоко!

А-а-а-а! Что я не знаю, то рыба знает! / Есть вещи еще удивительней этих. / И притом совершенно обыкновенные. / Те, кто в больницах психиатрических служит, / ведают это, но сидят молча. / На том печать «совершенно секретно». / Говори сколько хочешь, никто не поверит, / очень уж несообразным все кажется, / но рыба-то всю правду поведает! / Всех сумасшедших под руку приводят / к кирпичным дверям желтого дома / родители, супруги, братья и сестры. / Плачут и молят, в ноженьки кланяются! / «Помогите, пожалуйста, излечите, пожалуйста!» / И просьб таких бессчетное множество. / Но среди этих родных и близких / искренни одни исключительно матери, / что сами ребенка выносили и просят / вылечить свою родную кровиночку, / которую рожали в ужасных муках. / А другие люди — отцы, братья, сестры, / в глубине души плевать хотели. / Но хуже всех невестки, которые / в больницу являются вместе со свекрами. / Два дня посидят, а потом начинаются / вздохи у койки: истомилась вся, ждет, / пока не приедут из деревни родные. / Но это еще не так уж и страшно! Невестка дождется и, сдав пациента / на руки врачам, убегает быстро. / Говорит, позвонить или в дамскую комнату / в зеркало глянуть, носик попудрить. / И след простыл, больше не увидим. Тякапоко, тякапоко…