Саван алой розы

22
18
20
22
24
26
28
30

Кошкин зажег свет:

– Он все понял, да? – не оборачиваясь, спросила Светлана.

– Понял. От него жена ушла, оттого он близко к сердцу принимает.

– Бедный. Но какая ирония, да? Ты, разумеется, объяснил ему, что все женщины – стервы, поэтому дело не в нем?

Кошкин вздохнул:

– Тебя я стервой не считаю.

– Ох, не ври мне, Стёпа!

Кошкин вздохнул снова. Подошел сзади, обнял ее за плечи и поцеловал рядом с мочкой уха:

– Когда я тебе врал?

Светлана смягчилась. Повернулась в кольце его рук, ласково, как умеет только она, посмотрела ему в глаза. Погладила щеку с отросшей за день щетиной.

– Мне и впрямь жаль твоего сослуживца. Но его жена – оставить ребенка, бросить свое дитя! Немыслимо, что бывают такие женщины… Как же вы станете дальше работать вместе? Ты не выгоняй его, Стёпа, прошу! Он довольно мил и, по всему видно, не глуп.

– Не глуп, – признал Кошкин, хоть все еще злился на утренний его промах с чисткой кольца. – Сам не выгоню, но едва ли он захочет остаться теперь под моим началом. Ничего, найду другого специалиста.

Светлана прищурилась, глядя ему в глаза:

– Полагаешь, другой окажется более понимающим? Или будешь прятать меня от него до конца жизни?

Нет, Кошкин все еще не считал ее стервой, но временами она была… жестковата.

Извернувшись, Кошкин поцеловал ее руку. Тоже прищурился, всматриваясь в ее глаза:

– Так ты останешься со мной до конца жизни? Обещаешь?

– Я серьезно, Стёпа. – Светлана сняла руки с его плеч и снова обернулась к окну. – Ведь дело не в твоих сослуживцев, дело в нас. Тебе не кажется, будто… мы лишние здесь? В этом городе. Я здесь родилась, но, право, никогда его не любила. Сыро, холодно. И люди такие же – холодные, будто мертвые внутри. Не от души говорят, а словно текст с бумажки читают. И никому нет дела, что у ближнего на сердце. У меня здесь только Надя, так сестрица сама же мне и предложила в Париж поехать. Там матушкина кузина давно уж обосновалась, мол, и езжай к ней под крыло. А им с Григорием Романовичем только лучше станет, как уеду.

Кошкин снова вздохнул. Попытался отшутиться:

– Говоришь, все как с бумажки читают – а сестра с тобой вполне откровенна, как погляжу.