— Как ты про собак понял? — спросил я, когда мы отошли подальше.
— Я их чую, — спокойно пояснил Фома и тотчас добавил, — Свисток у него на шее висел, разве вы не видели?
— И что с ним не так? — не понял я.
— Его слышат только псы, — помощник усмехнулся. — Да и на охранника пацан не похож. Такого по голове огреть каждый может. Кто бы стал доверять стоянку дрыщу, если бы у него помощников не было?
— Ясно. А ты думаешь, что он ушел бы на ночь, оставив собак у машин?
— Наверняка с Митричем тем в сговоре. И разделил бы с ним тот рупь, который с нас к утру получил.
— Хитро, — оценил я. — И ты неплох.
— Это оттого что пришлось помотаться, вашество, — вздохнул Фома. — И вы не подумайте, что люди эти плохи. Просто тяжело им живется и с чужого взять пятак-другой — не считается зазорным.
— Учту.
Мы дошли до рядов пятиэтажек, которые были обсажены высоченными березами. Стволы ближе к земле были исписаны ножичками, и хранили имена многих аборигенов и их зазноб, вырезанных рядом со знаком плюса. У каждого подъезда, которые тут по привычке Петрограда все равно именовали парадными, стояли широкие лавки. Местами доски сидений на них были выломаны, и ушлые жильцы выносили табуреты, чтобы поставить внутрь металлических конструкций.
В песочнице на детской площадке, огороженной сеткой, копалась детвора под присмотром суровой тетки с котом на поводке. Полосатый питомец — единственный, кто проявил к нам интерес. Он повернул пухлую морду и проводил нас внимательным взглядом.
Я сравнил адрес, написанный на листке, с табличкой на доме.
— Нам сюда, — указал я на дорожку, тянущуюся вдоль стены.
Мы свернули и вскоре остановились у распахнутого подъезда. То, что родня Левина жила тут, сомнений не было. На лавке развалился мужичок в приличном когда-то костюме. Ткань знатно выгорела на одном плече из-за того, что вещь, вероятно, долго висела спинке стула, и солнце нещадно жарило пиджак. Рядом со спящим сидел мальчонка лет пяти и увлеченно играл в змейку в кнопочном телефоне, цепочка от которого тянулась к ремню на штанах храпящего гражданина. Пацан тоже был одет официально — в рубашку и серые брюки с отглаженными стрелками. На карманах штанов виднелись жирные пятна, очень похожие на отпечатки пальцев, а на салфетке поверх колена лежал источник пятен — румяный надкусанный пирожок.
Окна одной из квартир второго этажа оказались распахнуты. Из большого неслась хмельная беседа, а из другого тянулся запах кипящего борща. Тучная женщина оперлась богатой грудью на подоконник кухни. Она флегматично пила компот из запотевшей литровой банки и закусывала обжаренным до золотистой корочки куриным окорочком. Ее лоб обхватывала черная лента, которую тут принято было носить в знак траура.
— Здравы будьте, тетушка, — Фома уважительно стянул с головы кепку и поклонился.
— И тебе не хворать, — ответила она без особого интереса. — На поминки пришли чо ли?
— А тут Левина Бориса родичи?
— Тута, — женщина залпом допила компот, потом сунула в рот остатки куры вместе с костью. Та жалобно захрустела между зубами.
— А где можно увидеть родственников? — осведомился я и женщина осмотрела меня с живым интересом.