Он осекся и почесал подбородок. Дорога в музей вела через амбалов.
– И что теперь? В полиции, как я понимаю, у этого Рассказова все схвачено, – горестно протянул Илья. – и за тебя страшно. Не будешь же ты год на заводе отсиживаться…
За спиной на железной лестнице загрохотало. Друзья вспрянули ошарашенно, силясь рассмотреть что-либо под козырьком, защищавшим чердачную дверь. Петр нашарил табурет и замахнулся, Илья жестом гранатометчика схватил ополовиненную бутылку.
Из полутьмы выступила белая женская фигура, как показалось Петру, совершенно голая. «Илюша», – сказала фигура, оказавшаяся на свету уже знакомой красивой бухгалтершей в длинной светлой рубахе.
– Один момент, – пробормотал Илья и, вернув «коктейль Микояна» на стул, отправился утрясать.
От лестницы доносилось страстное бормотание – мужской голос наступал, женский отбивался, норовя перейти в визг, который сразу тушили раскаты баритона. В конце даже потолкались. Петр подумал, что с двумя бандитами кузнец справился быстрее.
– Ревнивая, – объяснил красный Илья. – Вбила себе в голову, что мы здесь уединяемся… Дура! Что дальше с художником и этим, Рассказовым, делать будем. Он тебя в покое не оставит…
Петр жестом руки остановил его, налил в стопочки коньяку, хлебнул и заговорил:
– Есть план. Итальянец правильно говорит, что Говорову не нужен скандал, публичность. Я зайду с такой стороны, что его парни испарятся через минуту. А вот самому Аркадию Говорову спрятаться будет сложнее. И витражи спасем, и художника. Раз, и птичка улетела!
– Ребят подогнать? – Илья икнул, но от этого вопрос прозвучал не менее грозно.
Петр горделиво поднялся и на фоне карамельного заката стал похож на актера, покидающего сцену с вскинутой рукой:
– Своих побережем. Работать будет иностранный экспедиционный корпус!
Италия за каждым поворотом
– Ваш костюм оказался столь хорош, что мне сразу сделали предложение, – Петр Дивин улыбнулся знакомой продавщице. – Женюсь!
– Шутите, – недоуменно протянула дама.
– «Женюсь, женюсь, какие могут быть игрушки?»13 Подберите мне костюм изящный, парадный, но чтобы можно было не только в белом лимузине разъезжать. Из натуральной ткани, естественно. И… не глядя на цену! – Петр внятно объяснил Джорджио, что постарается помочь, но ни о каких деньгах речи не может быть, а вот борзыми щенками, брылястыми такими стеклянными щеночками, он возьмет с удовольствием. «Понимаю, – ответил итальянец, – и, дорогой Петр, все ваши расходы я сразу же оплачу».
– Вам идет синий, – продавщица щупала Петра взглядом мясника перед обвалкой: огузок, филей, лопатка… пятьдесят, сто восемьдесят, полнота восемь. – Заплатки, как в прошлый раз?
– Нет построже и галстук.
Черная в складках ткань на свету отливала влажным авантюрином. Брюки струились нежно, рукава тянулись – все, что Петр любил. Рубашку подобрал сливочную, упругую спереди и с мягкой трикотажной спинкой. Галстук бирюзовый из крупных шелковых нитей. Крутанув перед зеркалом на шее пышную ленту, Петр подумал, что образ в духе витражей итальянца – пузырчатый гейзер из пасти чернильного левиафана.
Проторенной дорожкой прошел в обувной: подобрать парадные копыта, пока подгоняют брюки. Матовые полусапожки, берлинская лазурь, сказал бы Джорджио, оказались из нежнейшей кожи и по сезону.