Евгений Онегин (с комментариями Ю. М. Лотмана),

14 — И одевался… — В беловой рукописи следовало:

И одевался — только вряд Вы носите ль такой наряд XXXVI Носил он русскую рубашку, Платок шелковый кушаком, Армяк татарской на распашку И шляпу с кровлею как дом Подвижный — Сим убором чудным Безнравственным и безрассудным Была весьма огорчена Псковская дама Дурина А с ней Мизинчиков — Евгений Быть может толки презирал, А вероятно их не знал, Но все ж своих обыкновений Не изменил в угоду им За что был ближним нестерпим (VI, 598).

В печати строфа XXXVIII была опущена, а следующая получила сдвоенный номер. Ср. рассказ П. Парфенова: «…ходил эдак чудно: красная рубашка на нем, кушаком подвязана, штаны широкие, белая шляпа на голове». С другой стороны, см. противоположное свидетельство А. Н. Вульфа: «…мне кто-то говорил или я где-то читал, будто Пушкин, живя в деревне, ходил все в русском платье. Совершеннейший вздор: Пушкин не изменял обыкновенному светскому костюму. Всего только раз, заметьте себе — раз, во все пребывание в деревне, и именно в девятую пятницу после пасхи <т. е. перед троицей. — Ю. Л.>, Пушкин вышел на Святогорскую ярмарку в русской красной рубахе, подпоясанный ремнем, с палкой и в корневой шляпе, привезенной им еще из Одессы» (Пушкин в воспоминаниях современников, 1, 413).

В письме Вяземскому 27 мая 1826 г. П, видимо, имея в виду строфы XXXV–XXXIX, писал: «В 4-ой песне Онегина я изобразил свою жизнь» (XIII, 280).

С пропуском этой строфы оказалось снятым единственное в тексте романа прямое указание на то, что действие его развертывается в Псковской губернии. Другое упоминание (тоже в окончательный текст не попавшее):

Но ты — губерния Псковская Теплица юных дней моих… (VI, 351),

включено в лирическое отступление и лишь косвенно соотносится с сюжетным действием ЕО. Автор, видимо, сознательно обобщил место действия, удалив излишнюю его конкретизацию. Однако то, что Ларины въезжают в Москву через Тверскую заставу (по Петербургской дороге) и, передвигаясь «на своих» (см. с. 108–109), находятся в пути семь суток, позволяет читателю сделать вывод, что «деревенская» часть романа развивается в северо-западном углу России, вероятнее всего в Псковской губернии.

XXXVIII. XXXIX, 3 — Порой белянки черноокой… — Стихи эти, которые часто использовались для характеристики внешности Ольги Калашниковой («Крепостной любви» П) и социологических заключений не только об Онегине, но и об авторе, — дословный перевод из стихотворения Андре Шенье «Кавалеру де Панжу» «Le baiser jeune et frais d"une blanche aux yeux noirs».

XLI, 7 — Несется в гору во весь дух… — Ср. из заграничных писем Хмельницкого (из Австрии): «Здешняя почтовая езда совершенно противуположна русской. У нас обыкновенно летят в гору и спускаются шагом; у австрийцев тянутся на верх и, подтормозив колеса, летят к низу» (Хмельницкий. Соч., т. I. СПб., 1849, с. 449). Зд.: путник «несется в гору», опасаясь волков. Популярный в романтической литературе «северный» мотив — преследование путника волками (ср.: «Мазепа» Байрона) — дается здесь в прозаических интонациях обычного дорожного происшествия.

XLII, 3 — Читатель ждет уж рифмы р о з ы… — Ср. в статье «Путешествие из Москвы в Петербург»: «Рифм в русском языке слишком мало. Одна вызывает другую. Пламень неминуемо тащит за собою камень. Из-за чувства выглядывает непременно искусство. Кому не надоели любовь и кровь, трудной и чудной, верной и лицемерной, и проч.» (XI, 263).

Спор о будущем русской рифмы и жалобы на ограниченность ее возможностей, впервые высказанные в конце XVIII в. Радищевым и Бобровым, снова оживились в 1810-е гг. в связи с проблемой русского гекзаметра. В 1819 г. в послании «К В. А. Жуковскому» Вяземский писал:

Как с рифмой совладеть, подай ты мне совет <…> Умел бы, как другой, паря на небеса, Я в пляску здесь пустить и горы и леса И, в самый летний зной в лугах срывая розы, Насильственно пригнать с Уральских гор морозы. При помощи таких союзников, как встарь, Из од своих бы мог составить рифм словарь… (Вяземский, с. 124–125).

Однако Вяземский не был изобретателем пародийного использования рифмы «розы — морозы». Он лишь использовал «Оды вздорные» Сумарокова.

Сам П только однажды использовал, кроме ЕО, рифму «мороза — роза» («Есть роза дивная: она…» — III, 1, 52, стихи 6–8).

Данная рифма в ЕО имеет совсем не банальный характер, поскольку является составной и почти каламбурной: морозы — рифмы розы (мърозы — мырозы).

Небанальность рифмы состоит и в другом. Рифмующиеся слова принципиально неравноценны: выражение «трещат морозы» характеризует некоторый реальный пейзаж, а «ждет уж рифмы розы» — набор рифм, т. е. некоторый метатекст, трактующий вопросы поэтической техники. Такое построение характерно для всей литературно-полемической части данной главы: сталкиваются действительность и литература, причем первая характеризуется как истинная, а вторая — как подчеркнуто условная и ложная. Литературная фразеология, литературные ситуации и литературные характеры обесцениваются путем сопоставления с реальностью.

XLII, 7–8 — Мальчишек радостный народ

Коньками звучно режет лед…

В издании 1833 г. П поместил к этим стихам и стиху 12 строфы XLI два полемических примечания. Одно из них было посвящено употреблению слов «дева» и «девчонки» (ср. с. 246), в другом П писал: «Это значит», замечает один из наших критиков: «что мальчишки катаются на коньках». Справедливо» (VI, 193). Критик — М. А. Дмитриев, который в «Атенее» (1828, ч. I, № 4) писал:

В избушке распевая, дева Прядет.

Как кому угодно, а дева в избушке, то же, что и дева на скале.

…зимних друг ночей Трещит лучинка перед ней.

Лучинка, друг ночей зимних, трещит перед девою, прядущею в избушке!.. Скажи это кто-нибудь другой, а не Пушкин, досталось бы ему от наших должностных Аристархов.

Мальчишек радостный народ Коньками звучно режет лед.

В извлечении для смысла: ребятишки катаются по льду». Протест М. Дмитриева был направлен против употребления поэтизмов при описании «непоэтической» реальности. Для П это, однако, было принципиально важно. В следующей XLIII строфе он дал стилистически и эмоционально контрастный образ деревни. Показательно, что именно помещичий быт, как и в строфе XXXV (см. с. 246–247), дан подчеркнуто сниженно в контрасте с поэтическим изображением деревни.

XLIII, 10 — Читай: вот Прадт, вот W. Scott. — Прадт Доминик (1759–1837) — французский публицист, придворный священник Наполеона. В период реставрации склонялся к либерализму.