— Тримай! Тримай його!!
Раз. Грохнуло. Раз. Грохнуло. Удар. Удар. Удар. Третья колонна. Миг. Четвертая колонна. Пятая. Тут доктор случайно выиграл жизнь, кинулся в переулок. Иначе бы в момент догнали конные гайдамаки на освещенной прямой, заколоченной Александровской улице.
Но дальше — сеть переулков, кривых и черных. Прощайте навсегда! Прощай, Петурра!! Петурра!!..........
В пролом стены вдавился доктор Турбин. С минуту ждал смерти от разрыва сердца и глотал раскаленный воздух. Развеял по ветру удостоверение, что он мобилизован в качестве врача «першего полку сыней дывызии». На случай, если в пустом Городе встретится красный первый патруль. Кто знает?..
Около 3-х ночи в квартире залился оглушительный звонок.
— Ну, я ж говорил! — заорал Николка. — Перестань реветь, перестань.
— Елена Васильевна, это он. Полноте.
Николка сорвался и полетел открывать.
— Боже ты мой!
Лена рыжая кинулась к Турбину и отшатнулась.
— Да ты... да ты седой.
Турбин тупо посмотрел в зеркало и улыбнулся криво, дернув щекой. Затем, поморщившись, с помощью Николки стащил пальто и, ни слова не говоря, прошел в столовую, опустился на стул и весь обвис как мешок. Елена глянула на него, и слезы снова закапали у нее из глаз. Леонид Юрьевич и Николка, открыв рты, глядели в затылок на белый вихор.
Турбин обвел глазами тихую столовую, остановил мутный взгляд на самоваре, несколько минут вглядывался в свое изображение в блестящей грани.
— Да, — наконец выдавил он из себя бессмысленно.
Николка, услыхав это первое слово, решился спросить.
— Слушай, ты... Бежал, конечно? Да ты скажи, что ты у них делал?
— Вы знаете, — медленно ответил Турбин, — они, представьте, в больничных халатах, эти самые синие-то петлюровцы. В черных...
Еще что-то хотел сказать Турбин, но вместо речи получилось неожиданное. Он всхлипнул звонко, всхлипнул еще раз и разрыдался, как женщина, уткнув голову с седым вихром в руки. Елена, не зная еще в чем дело, заплакала в ту же секунду. Леонид Юрьевич и Николка растерялись до того, что даже побледнели. Николка опомнился первый и полетел в кабинет за валерианкой, а Леонид Юрьевич сказал, прочистив горло, неизвестно к чему:
— Да, каналья этот Петлюра.
Турбин же поднял искаженное плачем лицо и, всхлипывая, вскрикнул: